И если Ильич говорил о том, что иностранным товарищам надо продумать организацию, построение, метод и содержание революционной работы, то нам, в нашем Советском Союзе, пожалуй, надо глубже продумать организацию, построение, метод и содержание нашей культурной работы.

В области просвещения у нас работает Комиссариат народного просвещения. Но и сам комиссариат это знает, и об этом четко сказано в программе пашей партии, что комиссариат должен в своей работе опираться на массы. Нам надо продумать и лучше наладить связь массы с органами народного просвещения.

Нам надо лучше продумать построение нашей просветительной работы — продумать, как все в области народного просвещения должно быть увязано между собою, как одна балка должна крепить другую.

Нам надо лучше продумать, как вести всю культурную работу, как сделать ее наиболее плодотворной, более эффективной, как принято сейчас говорить.

Наконец, нам надо посмотреть па содержание нашей культурной работы, есть ли полная увязка, полное соответствие между запросами масс и их удовлетворением.

Вот почему Агитпроп ЦК ВКП(б) созывает весной партийное совещание по вопросам народного образования.

Было бы ошибочно думать, что это дело только Агитпропа и органов народного образования. Нет, это дело общенародное. И как пастушонок глухой деревни Саратовской губернии заботится о. том, — чтобы его «друг» народный комиссар просвещения Анатолий Васильевич Луначарский делал «те распоряжения, которые надо», так о том же надо заботиться и каждой организации.

Мне кажется, что отделы по работе среди женщин должны развить тут особо большую подготовительную работу. Вопросы организации, построения, методов и содержания просветительной работы должны стать вопросами, обсуждаемыми на делегатских собраниях и т. п. Конечно, мудреных слов употреблять не надо, но обсудить по существу все эти вопросы надо. Надо внимательно прислушиваться к тому, что говорят делегатки, работницы и крестьянки. Надо записывать каждое меткое выражение, каждую новую мысль, чтобы к партсовещанию иметь организованное мнение делегаток.

Весь вопрос очень большой важности, он должен быть основательно еще подработан.

Если мы всерьез хотим продвигать широчайшим образом вопрос о поднятии культуры, — надо вопросы партсовещания по народному образованию прорабатывать возможно шире, вместе с массой.

1928 г.

Впервые я услышала о Л. Толстом, когда мне было лет десять. Мать читала «Войну и мир», очень увлекалась ею. Мне она прочитала из «Войны и мира» о Пете Ростове, об его увлечении войной и его смерти. И странным образом у меня образ Пети сочетался с виденной мною в тот год выставкой картин Верещагина. Это было года два спустя после турецкой войны. С тех пор я стала любить Л. Толстого.

Читать я его стала лет тринадцати, по многу раз перечитывала все его рассказы и романы, только «Анну Каренину» почему-то читала позднее, лет шестнадцати. Мне особенно нравилось «Семейное счастье».

Когда мне попался IV том с педагогическими сочинениями Л. Толстого, они особенно увлекли меня — я в те времена мечтала о том, что стану сельской учительницей. Что мне, подростку, так нравилось у Л. Толстого? Во-первых, то, что он так хорошо знал деревню и ее быт. Я знала деревню, у меня было немало приятелей среди деревенских ребят, и я видела, что Л. Толстой отображает деревню, как она есть. Потом мне нравилось очень, что он в каждом ребенке видит человека и уважает его личность. У нас в доме отец с матерью часто говорили о воспитании. Слушая их, я пришла к убеждению, что детям надо предоставить как можно больше самостоятельности, как можно меньше опекать их. Я весьма рьяно отстаивала свои ребячьи права. Мне разрешалось читать, что я хочу, дружить, с кем я хочу, не ходить в гимназию, если мне не хочется, и т. д. Поэтому я советовалась о том, что мне читать, не пользовалась правом не ходить в гимназию и т. д.

Я еще так живо помнила, как мучилась я в одной школе, где пробыла год, мучилась формальным отношением, постоянным недоверием ко мне учителей и особенно классной дамы, какой затоптанной, ненужной я себя там чувствовала, как плохо училась, как чуждалась других ребят. И я была благодарна Л. Толстому, что он уважает ребенка. Мне было любо, что Л. Толстой написал статью «Кому у кого учиться: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?»; на всю жизнь врезалось в память, как Л. Толстой с ребятами писали рассказ и как ходили потом ночью по деревне и говорили о самом задушевном. Запомнилась еще тогда сцена, как дворовая девчурка, все время молчавшая, вдруг под влиянием рассказа Л. Толстого сначала робко, а потом все смелее заговорила. И я переживала то, что чувствовал Л. Толстой; он писал — точно тайну какую-то подсмотрел, точно на его глазах цветок какой-то распустился. Мне казалось, что Л. Толстой понимал, как бережно надо относиться к детям, дать им развернуться, осознать жизнь.

Мне нравилось, что Л. Толстой критикует современную школу, ищет путей, как сделать школу лучшей, близкой, нужной детям. Я ненавидела всякое рабство и хотела школы свободной. Меня трогало, что Л. Толстой, написавший такой замечательный роман, как «Война и мир», заботится о том, чтобы было ребятам что читать, что думает, как ребят научить лучше петь, и пр. И не только заботится об этом* но не стыдится признаваться в ошибках.

Из-за заработка я рано стала давать уроки, и я стала сейчас же применять в своей педагогической деятельности методы Л. Толстого — стала относиться к ребятам, как к равным, внимательно слушать, что они говорят, чего они хотят, и скоро убедилась, что так именно и надо относиться к ребятам. Я благодарна Л. Толстому за то, что благодаря ему я испытала немало радости: узнала горячую детскую привязанность, испытала, что значит доверие ребят; узнала, как просто при известном отношении к ребятам добиться от них серьезного отношения к делу, помочь им добиться больших успехов в учебе.

И сейчас — 45 лет спустя — я не изменила своей точки зрения. И сейчас я хочу, чтобы из ребят воспитывались не рабы, а свободные граждане, и сейчас я считаю никуда не годным учителя, не умеющего уважать личность ребенка, с ней считаться, думающего, что путем скалы наказаний, мер воздействия можно воспитать «строителя социализма».

От писателя, художника в настоящем смысле слова, мы всегда многому учимся, как бы несогласны мы ни были с его воззрениями. Л. Толстой умел так отображать жизнь, умел так смотреть, что и читателя учил видеть жизнь в ее настоящем свете, понимать ее во всей ее сложности. Я помню, какое на меня, кончившую гимназию, произвел впечатление XIII том Л. Толстого, где были статьи «Труд и роскошь», «Обследование ночлежного дома» и др. Но были годы глухой реакции, и страстная критика Л. Толстого рвала мертвое молчание, будила, не давая покоя. «Самокритика» дворянского и буржуазного уклада была освежающим каким-то потоком. Ни одной минуты я не была непротивленкой, «толстовкой» в настоящем смысле слова, но я глубоко благодарна Л. Толстому за то, что он помог мне научиться бесстрашно глядеть жизни в глаза. Я думаю, многим, очень многим помог Л. Толстой стать революционерами.