После завтрака мы взяли такси и поехали в мэрию; я хотел удостовериться, не совершила ли мисс Буллен какой-нибудь промашки, но там все было договорено: свадьба должна состояться ровно в четыре часа. Нас попросили не опаздывать, потому что на 4.30 назначено другое венчание.

— Давай сходим в казино? — предложил я Кэри. — Теперь, когда все улажено, мы можем истратить даже тысячу франков.

— Раньше осмотрим гавань, поглядим, не приплыл ли он.

Мы спустились по лестнице, которая была похожа на Монмартр, только здесь все было кремовое, чистое, сверкающее и новое, а не серое, историческое, древнее. Повсюду тебе напоминали о казино: в книжных лавках продавали конверты с системами — «2500 франков — гарантия выигрыша еженедельно»; в игрушечных магазинах торговали маленькими рулетками; в табачных — пепельницами в виде колеса и даже в магазинах дамского платья — шарфами, украшенными номерами и надписями «чет», «нечет», «красное» и «черное».

В гавани стояло с десяток яхт, три под английским флагом, но ни одна из них не была «Чайкой» Дрютера.

— Какой ужас, если он забыл, — сказала Кэри.

— Мисс Буллен ни за что не даст ему забыть. Наверное, он выгружает пассажиров в Ницце. Однако вчера вечером ты же хотела, чтобы он опоздал.

— Да, но сегодня утром это меня пугает. Может, нам все-таки не играть в казино, — на всякий случай?

— Давай пойдем на компромисс, — сказал я. — Рискнем на триста франков. Нельзя же уехать из Монако, ни разу не сыграв.

Мы довольно долго пробыли в «кухне», прежде чем включились в игру. Это было благопристойное время дня: туристы отсутствовали, Salle Privée [4] был закрыт и вокруг столов сидели одни ветераны. У всех у них был такой вид, будто пообедать они смогут, только выиграв. Работа у них была долгая, трудная, скучная, — чашка кофе, а потом работа до обеда, если их система приносила удачу и они могли позволить себе заплатить за обед. Кэри засмеялась, я уже не помню, по какому поводу, и старик со старухой в противоположных концах стола подняли головы и неподвижно на нее уставились. Их возмутило наше легкомыслие; для них рулетка вовсе не была игрой. Даже если система срабатывала, какого каторжного труда стоило выигрывать по 2500 франков в неделю. Вооруженные своими блокнотами и схемами, они не полагались на случайности, однако случай то и дело вторгался в игру и уносил их фишки.

— Давай сыграем, милый. — Кэри поставила все триста франков на номер, соответствующий числу ее лет, и скрестила на счастье пальцы. Я был осторожнее: поставил одну фишку на тот же номер, что и она, а две другие — на «черное» и «нечет». Оба мы проиграли ставки на ее возраст, но я выиграл на две остальные.

— Ты выиграл целое состояние? Какая умница.

— Выиграл двести и проиграл сто.

— Хорошо, тогда выпей кофе. Ведь говорят же, что, выиграв, надо сразу кончать игру.

— Но мы же не выиграли. Мы проиграли четыре шиллинга.

— Ты же выиграл!

Когда мы пили кофе, я сказал:

— Знаешь, я для смеха все же куплю систему. Мне интересно, как они тебя уговаривают...

— Если кто-нибудь может выдумать настоящую систему, то это только ты!

— Ее можно придумать, если бы не предельные ставки, но при этом надо быть миллионером.

— Ты же не станешь ее придумывать, верно? Приятно дня два делать вид, будто ты богат, но если бы это было правдой — вот уж никакого удовольствия! Посмотри на тех, кто живет в нашем отеле, — они ведь богатые. Женщины с поднятой на лице кожей, крашеными волосами и противными собачонками. — Она добавила с присущим ей проблеском опасной мудрости: — Когда ты богат, то начинаешь ужасно бояться старости.

— Ну, когда ты беден, страхи бывают посерьезнее.

— К ним мы привыкли. Давай, милый, сходим, еще раз поглядим на гавань. Скоро второй завтрак. Может, мистер Дрютер уже приплыл. А тут... Мне ужасно тут не нравится.

Мы прислонились к бельведеру и стали смотреть вниз, на гавань, — там все оставалось по-прежнему. Море очень голубое и очень спокойное, нам был слышен голос рулевого с восьмерки, — он отчетливо разносился по водной глади, достигая наших ушей. Очень далеко, за соседним мысом, виднелся белый кораблик, он был меньше целлулоидной игрушки в детской ванночке.

— Как ты думаешь, это мистер Дрютер? — спросила Кэри.

— Может быть. Думаю, что да.

Но это оказался не он. Когда мы вернулись после второго завтрака, «Чайки» в гавани все еще не было, и яхта, которую мы приметили, пропала из виду; видно, она уплыла в Италию. Тревожиться, конечно, не стоило; если он не появится и до вечера, мы все равно сможем обвенчаться.

— Если бы он задерживался, он бы дал телеграмму, — сказал я.

— А вдруг он просто забыл? — сказала Кэри.

— Не может быть, — сказал я, но умом понимал, что с Гомом нет ничего невозможного. — Пожалуй, я скажу в отеле, что мы хотим оставить за собой только одну комнату, — на всякий случай.

— Маленькую, — сказала Кэри.

Портье довольно тупо на меня уставился:

— Одну комнату, сэр?

— Да, одну. Маленькую.

— Маленькую? Для вас и для мадам, сэр?

Мне пришлось ему объяснить:

— Мы сегодня венчаемся.

— Поздравляю, сэр.

— Мистер Дрютер должен был приехать.

— Мы не получали от мистера Дрютера никаких сообщений. Обычно он дает нам знать... Мы его не ждали.

Не ждал его уже и я, но не сказал этого Кэри. В конце концов, есть Гом или нет Гома, но у нас сегодня свадьба. Я пытался заманить ее назад в казино и просадить еще несколько сот франков, но ей хотелось погулять на террасе и поглядеть на море. Это было лишь предлогом: она ждала «Чайку». Но «Чайка», конечно, так и не появилась. Тот разговор на восьмом этаже был пустой номер. И доброта Дрютера ничего не стоила; минутная прихоть пролетела как дикая пташка над снежным простором его сознания, не оставив и следа. Нас забыли.