Петр кинулся в гримерную. Василий сидел уже там, облокотясь на стол, и как-то тяжело дышал. Видно, переживал. Желая ободрить его, Петр пошутил: «Ну, брат, мы нынче стали похожи на римских гладиаторов: умираем на сцене под рукоплескания публики!»

И опять шутивший не подумал, что, как говорил Шекспир, хорошая шутка оборачивается предсказанием.

На другой день у Василия начался жар и безумная головная боль. Видно, на похоронах Брянского он все-таки застудил голову. Начиналась мозговая горячка, но Василий, превозмогая боль, играл – заменить его было некем. Через неделю он свалился. И дернул его черт позвать не обычного врача, а модного тогда гомеопата. Знаменитость лечила его каплями и крупинками, но Василию становилось только хуже. Наконец начался бред.

Петр все ночи сидел с братом. Однажды Василий очнулся и сказал то, что Петр смог бы отнести только к очередному бреду: «Знаешь, что я думаю? Мы с Брянским иногда ссорились: уж не его ли похороны мне подрадели?»

В полночь с четверга на пятницу 13 марта 1853 года великий русский трагик Василий Андреевич Каратыгин скончался на 52-м году жизни. Хоронили его 15 марта. Вся набережная Мойки, Синий мост, Исаакиевская площадь были заняты народом. Гроб не повезли на Смоленское кладбище, а понесли на руках. Так и плыл он, передаваемый из рук в руки, до самой могилы. Даже засыпать ее скорбящие зрители не дали – каждый хотел отдать последнюю дань, бросив горсть земли. К вечеру на могиле образовался огромный поминальный курган.

Но по Петербургу очень скоро поползли темные слухи… Будто не умер Василий Каратыгин, а просто впал в летаргический сон. И похоронили его враги заживо. И были эти страшные слухи столь сильны, что зять Василия Андреевича – Владимир фон дер Пален, решив поставить памятник великому тестю, вынужден был вскрыть могилу при понятых, чтобы развеять нелепые домыслы. Но и после вскрытия безумцы утверждали, что крышка в гробу была сдвинута, а тело оказалось перевернутым на бок.

На самом деле и крышка была прибита, и тело лежало как положено. Да и хоронили Василия Каратыгина уже с трупными пятнами. Но откуда взялась эта дикая легенда?

Пришлось брату Петру предпринять свое расследование. Оказалось, после того, как родные ушли с кладбища, у могильного холма осталось несколько купцов – особо страстных поклонников великого трагика. Богач Дмитриев, к которому Василий Каратыгин десять лет ходил покупать устрицы, приволок корзину снеди и ящик шампанского. Купцы искренне посчитали, что, коль при жизни актеры «глотают шампанею», почему бы не проводить служителя Мельпомены этим же «нектаром богов». Проводы шли до глубоких сумерек, купцы позвали сторожей и могильщиков, в конце концов пропели «вечную память» и разъехались в слезах.

Но один из кладбищенских сторожей так упился, что подняться не смог. В полночь очнулся он рядом со свежей могилой, и в полупьяном мозгу его пошли плясать фантастические картинки: померещились ему собирающиеся вокруг мертвецы да стон из могилы. От таких видений он кинулся прямиком к кладбищенскому священнику. Тот, видя, что мужик мертвецки пьян, обругал его. Но сторож заупрямился: «Не пьян я, а слышал настоящие стоны – похоронили живого человека!»

Священник все-таки послал слугу проверить. Слуга ходил, слушал на могиле. Но все было спокойно. Наутро сторожу устроили разнос. Что ему оставалось, как не клясться и божиться, что он слышал стоны? Долго еще знакомые и незнакомые спрашивали Петра: неужели и вправду брат его в могиле перевернулся? «Да помилуйте, господа, – отвечал грустно Петр, – как же ему не перевернуться в гробу, когда лучшие его роли теперь только ленивый не играет!»

И действительно, многие брались за репертуар трагика Каратыгина, но никто не смог подняться до его высот. Ну а Петр все еще блистал на сцене, правда, теперь уже в ролях стариков да благородных отцов. Хотел после смерти брата уйти из театра – да не смог. Театр же как дом родной. Если уж уходят из него – так вперед ногами.

А как-то вечером на спектакль пришла старуха в грязном салопе. Билетер только ахнул, взглянув на ее билет, но впустить не посмел. Побежал звать начальника: «Какая-то старуха цыганка подает мне самый дорогой билет. Небось украла где-нибудь».

Вышли два дюжих молодца да и выбросили старуху из театра. Билет, конечно, порвали.

Так и осталась старая цыганка у входа в царство Искусства. Прислонилась к стене перевести дух. И обидно – деньги на билет чуть не год копила. И страшно – а ну как выбегут молодцы да еще накостыляют? А главное – войти в театр так хотелось. Увидеть хоть перед смертью, где он играл, этот красавец Василий? Его-то уж нет. А она все помнит, как, молодая да красивая, гадала ему, кудрявому да статному…

…Петр сидел в гримерной. Смотрел на стену, куда повесил большой литографический портрет брата.

«Каратыгины, на сцену! – закричал за дверью помощник режиссера и тут же, вбежав в гримерную, осекся, извиняясь. – Простите, Петр Андреевич! Никак не привыкну, что Василия Андреевича нет…» – «Ничего!» – криво усмехнулся Петр и подумал: «Права оказалась та цыганка: разъехались мы с братом, а все равно остались в одной квартире – своей гримерке. И даже когда он на тот свет отправился, все равно тут, дома, остался. Потому как один у нас дом – Театр…»

Но об одном жалел Петр: почему Василий не дал цыганке денег? Может, если б заплатил, откупились бы они от тягот судьбы?..