Шрифт:
Это был довольно высокий, толстый дядька с вальяжными манерами и нездоровым румянцем на отвисших щеках.
«Давление, — определил незаметно наблюдающий за ним Баданец. — Сто шестьдесят на сто, не меньше…»
Академик допил шампанское и взял с подноса рюмку коньяка. На одутловатом лице отчетливо отпечаталось чванливое недовольство из-за твердой уверенности, что все причитающиеся ему в этой жизни блага, по чьему-то недосмотру или халатности, еще недоданы.
Не являясь группообразующей единицей, он блуждал по залу и нигде подолгу не задерживался, медленно, но верно приближаясь к поджидающему его охотнику. Наконец дистанция сократилась до прицельной.
— Степан Тарасович! — Очаровательная Алина — референт юбиляра, белозубо улыбаясь, помахала ему рукой. — Позвольте вас познакомить: Виктор Богданович Баданец, вы о нем, конечно, слышали, это известный человек не только в городе, но и в стране…
— Ну, как же, как же, конечно, слышал…
Михайлюк не мог скрыть приятного удивления, жидко-голубые глаза засветились неподдельной радостью, губы сложились в приветливую улыбку. Рядом вспыхнули блицы репортеров светской хроники, запечатлевающих историческое рукопожатие газового барона и главного эксперта по газу.
Баданец, рекламно улыбаясь и удерживая руку директора института, почтительным тоном произнес:
— Степан Тарасович, я очень рад, что мы наконец-то встретились. Ваши работы для нас, газовиков-практиков, как профессиональная Библия. У меня к вам столько вопросов… Думаю, нам следует познакомиться поближе…
Ошарашенный Михайлюк только и смог, что рассеянно проблеять:
— Виктор Богданович, дорогой, я тоже очень, очень рад! В любой момент к вашим услугам!
— Тогда прямо сейчас и выпьем за знакомство, а Алиночка нас в этом поддержит!
Через несколько минут академик оказался в центре большой компании: к ним подошел и Апанасов, и сам городской голова Маслюков, и начальник милиции Крайницкий… Фотографы ловили крупные планы, начальники демократично улыбались и дружески чокались с академиком, у которого от такого успеха даже крупная родинка на желтой, как дыня, лысине излучала довольство и полное удовлетворение.
Через полчаса Баданец взял под руки Апанасова и Михайлюка, отвел в сторону и заговорщически предложил:
— А давайте-ка, парубки, возьмем Алину да махнем ко мне на дачу. Я туда вызову девчонок, устроим предварительный просмотр… Да и вообще, мне нужны объективные члены жюри для всех конкурсов красоты. Пойдете?
— Ни, Виктор, мне це неудобно, — открестился юбиляр. — А вот на дачу поехать можно… Отчего не поехать?
— А я и в жюри с удовольствием войду! — сказал Михайлюк. — Научным работникам оценивать красоту не возбраняется!
— Молодец, Степан Тарасович, мне это нравится! — Баданец дружески хлопнул академика по плечу. И горячо, как комсомолец на диспуте, зашептал: — Я в ближайшее время в Москву собираюсь, там совещание на высоком газовом уровне. Полетели со мной! С серьезными людьми познакомимся, москалей уму-разуму поучим, да и развлекательная программа будет отличная! Полетели, Степан Тарасович!
Окаменевший в виде столба городничий в финальной сцене «Ревизора» был более подвижен, чем Михайлюк, застывший с поднятой рюмкой перед широко улыбающимся Баданцом. Даже обычное выражение недовольства исчезло с багрового лица. Жизнь исправлялась и, похоже, собиралась выдать все блага, которые так бессовестно задолжала.
— А что? И поехали! — наконец ожил он.
— Вот и славно, Степан Тарасович! — довольно засмеялся Баданец. — Я вижу, мы крепко подружимся!
Жизнь Михайлюка действительно чудесным образом изменилась.
В Москву отправились на частном «Фальконе» с отделанным блестящим деревом салоне и красавицей-стюардессой. Впрочем, в проходном отсеке для обслуги летели еще четыре спонсируемые Баданцом красавицы. На них никто не обращал внимания до тех пор, пока не требовались специфические услуги, которые те оказывали безотказно и на высоком профессиональном уровне. Вначале Михайлюк удивлялся тому, что холеные, ухоженные, вроде бы знающие себе цену девушки находятся в жалком положении породистых кошек и мирятся с этим. Но потом то ли Марианна, то ли Снежанна объяснили: таковы правила игры — вначале надо все терпеть, а потом, когда станешь «звездой» и будешь купаться в славе, поклонении и деньгах, пережитые унижения забудутся сами собой, больше того — получишь возможность унижать других…
«Ой ли?» — усомнился знающий жизнь Степан Тарасович. Красавицы явно глубоко заблуждались, но не в его интересах было наставлять их на путь истинный. Поэтому он только гладил их по головкам, другим частям тела, улыбался и кивал — вроде соглашался.
В Шереметьево их встретили у трапа — с красавицами, цветами и хлебом-солью, пересадили в вертолет и через двадцать минут высадили на роскошной усадьбе, где тут же закатили лукуллов пир. На другой день украинских гостей принимали в роскошном небоскребе «Трансгаза», и сам Валентин Леонидович Скорин удостоил Михайлюка аудиенции, добрых слов и совместного чаепития. Потом прошла конференция, на которой академик сидел в президиуме, хотя выступать на любую тему почему-то отказался. Вечером — снова роскошный ужин в компании российских газовых баронов, депутатов и крупных руководителей.