И тут он сходил куда-то и вынес такое, что я просто ахнул. Красиво отделанная кожа, подвеска для арбалета, три кармана, гнёзда для кинжалов, заменяющие упряжь на спине, и шикарный поясной ремень, который разгружает спину, а на нём кармашки, наверно для камней пращи и ещё какие-то петли, крючки, а Верт объяснял, это — для факела, это — для вымпела, это — ремень на голову, он тоже облегчает спину, а на нём поперечые кожаные планки для защиты затылка от пращи, это — крючки для плаща на случай дождя, карман для маленького ножа….

Я тихо стонал при каждом слове. Наверно, если бы мне предложили такой рюкзак или ноутбук, я бы выбрал его, на фиг здесь компьютер? Верт разрешил мне даже примерить уникальную вещь и я ощутил прекрасную посадку лямок на плечи и добротный скрип крепкой кожи. А запах! Я просто поплыл.

— Обычные шьют здесь, в клане есть мастера, а этот — из столицы.

— А можно такой заказать?

— Это очень дорого. У меня свой мастер, он один такой.

— А у меня — одна жизнь. И одна спина.

— Что ж, давай подумаем. А пока возьми. Один! Простой!

— И сколько я должен за него?

— Не оскорбляй принцев, Мроган, они не торгуют, а дают или берут.

Это был королевский подарок. Я надел его, укоротил лямки, которые были великоваты, посмотрел, можно ли пришить поясной ремень, хоть самый простой, и увидел, что можно, и все события сегодняшнего очень длинного дня улетели в никуда, а потом я поймал себя на мысли, что вот так, наверно, примеряет украшение красавица, забывая обо всём на свете и подумал, что, может быть, не так уж плохо дарить им безделушки, в которых не видел никакого смысла. Но если они приносят такую же радость…

И тут я вспомнил Канчен-Ту. Я совсем забыл про неё. Тоже мне, рыцарь! Наверно, завтра мы увидимся?

— Когда нам выходить?

— Как, когда? Утром. Как можно раньше. Я уже распорядился и вам принесут еду.

Я не знаю, как бледнеют одни ириты и как другие замечают это, но видимо, я сильно побледнел.

— Что-то не так?! Мроган, что случилось?.. С тобой всё в порядке?.. Это она, твоя пленница, да? А ты — её пленник?! Ну, ты шустрый парень, да и друг твой отличился, значит, у вас будет повод прийти сюда ещё раз. С родителями. Как положено. Не горюй, мой мальчик, ты же не навсегда расстаёшься, да и рано вам пока ещё всерьёз, а сейчас оставь ей послание.

Ай, да принц, он понял всё так быстро, что пока я приходил в себя, уже принёс кусок кожи и чернила с костью.

И тут, впервые в жизни, я написал стих, который выполз из меня сам, я только двигал рукой:

Осталось только добавить, что меня срочно вызывают дела, что я буду вечно — то и обязательно — сё, и непременно вернусь! И тысячу раз про любовь.

Принц, скептически глянув на это творение, вслух прочитал моё первое рифмованное сочинение, потом ещё раз, и даже похвалил, и сказал, что к такому посланию надо приложить что-нибудь более весомое. И вынес шкатулку с безделушками, из которой я, порывшись в глупых кольцах и никчемных висюльках, вытащил браслетик. Не очень изящный и уж, не золотой, но в нём торчал меленький кинжальчик, который, вынутый из ножен, оказывался иглой для шитья, а рядом можно было намотать жилки и закрыть их крышечкой. Верт всё это одобрил. И мы пошли собираться.

С трудом отловив свою компанию, которая уже не танцевала, а разбрелась по углам с новыми знакомыми, я объявил, что завтра мы уходим, потому что нам поручено проводить королевского гонца. Преодолев все виды нежелания и усталости своих подчиненных, нам удалось переодеться в своё рваньё, собрать корзины, которые стали гораздо тяжелее за счёт подарков, причём, арбалет мне пришлось отдать Пашке, золото я тихонько и втайне от всех отдал Варлону, которому верил больше остальных и отличающемуся большей силой, а себе оставил вымпел. Всё равно рюкзак получился тяжелым из-за костюма и еды.

Утром начался лёгкий противный дождь, который принес с собой туман и тоску, намочил всю одежду и утяжелил груз почти вдвое.

Я представил отряду королевского гонца и, как он и сказал, никто даже не подумал сравнить его с красавцем принцем. Все как один злились, видя в безвинном носителе посланий причину того, что надо уходить из праздника и тепла в обыденность, в привычную и надоевшую дорогу.

До кордона тропа шла почти без повышения уровня, под дождём не хотелось ни разводить огонь, ни просто снимать поклажу, с которой при этом стекали потоки воды, а спина начинала мёрзнуть, а при одевании холодная корзина ложилась на холодную спину и это было противно. Шли молча.