— Кайтар, а Кайтар! Отец не даст жениться! Ты ещё сосунок! — весело и язвительно кричит Крен, которого этот разговор отвлёк от болячки.

Пашка вздрагивает, не оборачиваясь, грозит кулаком, потом зыркает в нашу сторону назад и, видя ржущие рожи, сам улыбается:

— Да, ладно вам! А может, разрешит?

Мишка, немного ошарашенный, думает о том, какой он всё же ненаблюдательный, а принц, оказывается, не зря называется Охотником. Они всё также шаг в шаг идут по 'дороге', ноги сами знают, что нужно делать.

— А если совсем ничего не видно, не слышно?

— Так не бывает. Но я понял, ты не об этом спросил. Другие не поймут, а ты — сможешь. Когда ты кидаешь камень, то думаешь, вспоминаешь, отдаёшь приказ руке, эти действия требуют работы от головы и их можно услышать, это несложно, трудно только выделить из всех мысли одного ирита. Или любого дивого существа.

— И как быть?

— Если все кричат, а ты хочешь услышать одного, то что тебе нужно делать?

— Не знаю… Никогда не задумывался… Я как-то настраиваюсь, чтобы слышать одного, а других — нет.

— Ну, правильно, настраиваешься. Когда ты смотришь на ядовитую керзу, то не замечаешь ни кустов, на которых она сидит, ни камней вокруг, а только её! Вот тебе и ответ.

— Ну, это я, как раз, понимаю. А как чувствовать сами мысли?

— Те, которые остаются в голове, никак. А вот приказы, которые отдаёт чужая голова своему телу, предмету, другому ириту, можно заметить, они долго витают вокруг своего владельца, как круги в воде и эти круги можно услышать, анализировать, обдумать.

— То есть, сейчас идёт двенадцать ребят и я могу расслышать каждого?

— А зачем тебе — каждого? Я же об этом и толкую! Сможешь расслышать только общий шум! Напрягись, Мроган! Пойми — трудно выбрать. А выбирать ты будешь кого? Того, кто тебе сейчас важен. Од-но-го! Если ты собираешь ягоды, то не видишь камни, они тебе не нужны. А если стоишь в дозоре, не будешь слушать шум ручья, будешь ловить шорохи шагов, твоя голова сама перестраивается и слушает только то, что нужно. Ну, вот и слушай!

— Верт, я сейчас вообще ничего не чувствую! А если почувствую, то как я узнаю, кого именно я услышал?

— Ну, Мроган, прямо как ребёнок! Ты, разве, сразу научился ходить, говорить? Тебе вдалбливали по одному звуку: — 'Скажи ааа, скажи мааа, скажи маа-маа'- а сейчас — вон, как болтаешь, прямо как большой…

— И кто мне скажет: — 'ааа'?

— Никто! Сам слушай, сопоставляй. Только помни, что самые сильные звуки души бывают в моменты самых сильных потрясений. Вот, камень. Если ты сейчас случайно ногой откинешь его, то вообще ничего не будет, если небрежно бросишь рукой, будет слабый сигнал, а вот, если с силой бросишь в злейшего врага, чтобы убить его — то получишь наибольший сигнал.

— Значит, надо ловить сигналы и смотреть, кто их произвёл и почему?

— Ну, да, конечно. И стараться, чтобы это был один сигнал. Иначе ты запутаешься в том, от кого они пришли.

— Как это начать? Ну, как ты это делал?

— Я же — Охотник. Я ставил капканы уходил недалеко и садился слушать только мысли, так, чтобы ни видеть, ни слышать свою жертву. Только предсмертный крик мозга. Закрывал глаза и уши.

— Но это же жестоко!?

— Ты, уж, вообще даёшь! А убивать ради еды — не жестоко? Так я их потом съедал. В благодарность за учёбу.

— А сейчас ты слышишь что-нибудь?

— Да!… К сожалению. Я думал, обойдётся… За нами идут! Причем, не по дороге.

— Как ты ЭТО узнал?

— Были сигналы боли. Кто-то, возможно, упал и очень злился, хотел ударить другого. А на дороге, ты же видел, упасть негде.

— А в каком они месте?

— Ничего не могу сказать. Это же не уши, не глаза, я просто слышу и всё.

— Так надо что-то делать?

— Если бы знать, что именно! Во-первых, не надо дёргаться. Идём себе и идём. Будет привал, скоро, подумаем.

— Слышь, гонец! А ты можешь узнать, приближаются они или нет? — Это Крену спереди надоело просто слушать, интересуется, а глаза-то уже забегали вокруг в поиске врага.

— Ну, ты чудак! Причины-то разные, кто-то — упал, а кто-то просто корзину поправил за плечами, голоса-то разные. Я чувствую, что рядом чужие, уже хорошо… А, вон, уже и привал.

Дорога вышла на плоскую площадку, густо отмеченную следами проходивших путников, по времени пора отдыхать, к переднему часовому, уже скинувшему свою корзину, подтягивается группа, все снимают осточертевшие тяжести, а через некоторое время и задний часовой подходит.