Взрыв голосов! Мишка сегодня кумир дня, почти такой же как Пашка, ведь совсем недавно ириты узнали, что их сыновья избежали реальной смертельной опасности и заслуга в этом принадлежит чудному необычному мэтрону, который с королём разговаривает на равных и даже на Посвящении валяет дурака.

— Не задавайся, сын мой. Пусть гордыня избежит тебя, а любовь пребудет в тебе всегда! Слава сияющему!

— Слава сияющему! Благодарю тебя, Мудрый.

Во время этих недлинных речей Вождь делает своё нудное дело, и Мишке невдомёк, что для него, видавшего всякое, вливание в клан полсотни молодых — радость и счастье, гарантия выживания подопечных в нелёгких условиях и своеобразная оценка правильности его правления и это счастье гораздо выше, чем признание его силы в борьбе за такой хрупкий приз, как Власть.

— Мэтр, там на склоне — воины. Их много, три руки…

— Ты молодец, Мроган. Но я знаю. Это не враги.

'Я могу теперь без отца, прямо обращаться к Вождю!' — думает вдруг Мишка и ощущает гордость и такой прилив сил, что готов лететь за своим камнем к водопаду.

Церемония длится ещё долго. За это время точки на склоне превращаются в фигурки с ручками и ножками, которым спускаться ещё не одну метку и пропадают совсем в изгибах тропы.

Праздник заканчивается танцем воинов, который исполняется всеми совершеннолетними вокруг Родового Кланового Камня и в этот раз к отцам и дедам добавился ручеёк молодых воинов, охотников и разведчиков.

А невесты спляшут сегодня вечером, их дело теперь ждать женихов, шить себе наряды и тащить обыденный груз ежедневных работ, которые они, впрочем, и так уже много лет выполняют.

Строй давно нарушился, семьи соединяются и потихоньку топают вниз по склону, к себе, ждать пира, который начнётся вечером. Мишка с отцом обнимают и мать, и сестрёнку, и друг друга. Они идут по мягкой невысокой траве, как невиданный сухопутный осьминог, переполненные временным уютом своего семейства, крепко сжимая друг друга руками.

Но и эта идиллия длится недолго. Сразу же за стеной послышались крики: 'Фарис-Ка! Фарис!' и юная метролла упорхнула с кучкой подружек, отца отозвали в сторону кухни и к своим кельям добрались только мать и сын.

— Ма, ну как тебе церемония? Устала?

— Мы так волновались, сынок, особенно, когда пришел гонец.

— Похоже, он не слишком спешил, ма?

— Не мне судить, сынок, ты же не король, зачем ему бежать?

— Мы так торопились, ма.

— Я знаю, малыш.

— Откуда ты знаешь?

Она, не отвечая, показывает себе на сердце, а Мишка вдруг, не к месту, вспоминает слова принца: 'самые сильные звуки души бывают в моменты самых сильных потрясений'.

— Ма, а когда ты меня чувствовала?

— Ну, что ты спрашиваешь глупости? Всегда, все эти дни.

— Нет, не так. Когда ты знала точно, что это — я?

— Малыш! Что ты задаёшь вопросы, на которые невозможно ответить? Ты, разве помнишь, о чём ты думал и в какой момент?

'И в самом деле' — думает Мишка — 'чего я пристал?' и прижимается к матери, с которой так спокойно и можно говорить о чём угодно. Они просто сидят, думая о своём.

— На второй день, в середине.

Голос матери звучит неожиданно, Мишка уже и забыл о своём вопросе. 'Это, когда я дрался с Канчен-Той' — вспоминает он.

— И что ты почувствовала?

— Не помню, сынок. Испугалась вдруг, что-то из рук выронила, потом подумала, как ты там?

— А ещё было такое?

— Было, конечно, — она шевелит губами и пальцами, вспоминая — я вдруг увидела мёртвого мальчика, но не тебя, и испугалась. А в тот день, ну, ночь, когда вы вернулись, я видела, как ты падаешь, несколько раз, и поняла, что вы спешите.

— Ну, ма, ты даёшь! У тебя такой Дар пропадает!

— А она красивая?

Вопрос настолько неожиданный и щекотливый, но сразу понятный, что Мишка сразу и отвечает, не думая, как будто ножом режет:

— Она хорошая!… Может и красивая.

Мать, наверно, что-нибудь ещё спросила бы, но с визгами врывается толпа девочек во главе с Фарис, которые, увидев Великого Мрогана, замирают и смотрят как на необычайное чудо природы:

— Мроган, а правда ты заколдовал великана?

— Кто это сказал?

— Все говорят! Он хотел вас поймать, а ты его заколдовал, да?

— Девчонки, бегите играть, или на кухне помогите…

— А нас заколдуй… Ну заколдуй, ну что тебе стоит?

Они так пронзительно и так долго просят, нарушая идиллию разговора с матерью, что Мишка, сдаваясь, чтобы только избавиться от юной кампании, перевязывает их общей невидимой верёвкой: