— Он говорит, живой! Говорит, приходит в себя!

— Мроган, ты как. как…как? Живой…вой…вой? — многоголосый вопрос.

— Где он?!

— Ну, я же говорю, всё хорошо! Отходит. Слышишь, спрашивает!

— Где он?! Да, вон, гремит, никак не угомонится, только ты лежи тихо… Пошли, ребята, пошли…

Я плыву на байдарке… чуть качает волна… как хорошо, как уютно… под головой так тепло, руки гладят по лицу, это она, мама, нет, это в тысячу раз лучше… Канчен-Та… не уходи…там, впереди, обед, песчаный пляж, чистейший песок и покой…

— Буммм!!! Траххх!!! Буммм!!! Траххх!!!

— Бежим!.. Скорее!.. Мешки… Я задержу…

Что я говорю? Кому говорю? Сознание тихо возвращается.

— Да лежи ты, неугомонный!

— Где он?

— Да вон же, гремит! Да всё уже, успокойся, там ворота толстенные!

Да кто же тут бредит? Какие ворота? Я приподнимаюсь и любимые руки с сожалением сажают мой полутруп, продолжая гладить по голове.

Ничего не понимаю. Мы сидим на лестнице. На прекрасной, ровной, большой лестнице, из мрамора или гранита, судя по полированной поверхности, по которой скользит моя задница.

Темно. Жалко, Верт так и не научился… Сверху чуть виден тусклый свет как от далёкой лампочки.

— Где Верт?

— Да здесь, где же ему быть? Наверх пошел со всеми.

— Что, все здесь?

— Все!.. Да, все, все! Успокойся. И никто не ранен. Мы сюда забежали, пока он крутился. А ворота закрыли.

— Какие ворота? Откуда здесь…

— Вот, неугомонный! Да кто ж их знает? Главное, что крепкие!

— А где ребята?

— Пошли наверх, вещи таскают, дурачок мой!

Что-то горячее каплет мне на руки и я обнимаю мою маленькую перепугавшуюся девочку, видевшую то, что и в легендах не услышишь.

— Бедная моя. Испугалась?

— А то — нет? Ты весь в крови и не шевелишься…

— Да я не про меня, я про тварь эту…

— Не знаю, не успела испугаться, только оцепенела вся.

— Пойдём к ребятам?

— Давай. Только мне и так хорошо.

И мы сидим ещё немного, пока весёлые голоса и свет факела не выдают радостного шествия победителей.

— Ну! Живой… вой… вой? — многоголосый вопрос.

Как они любят спрашивать хором. Хотя, правильно, мы же — солдаты! Да нет, что за глупости, после пережитого, мы — друзья, больше, братья! Как я люблю этих охламонов!

— Живой. Куда я денусь от вас? Чего там, внизу?

— Сами не знаем, ворота какие-то, побольше, чем у нас в крепости, запор вчетвером еле подвинули, вся в рисунках, красиво, а главное — целиком железные!

— А наверху что?

— Не поймём пока. Дворец, вроде, но Верт сказал, не может быть, даже у короля нет ничего похожего, одна лестница — чего стоит! Её бы если разобрать, да продать…

— Ну, пошли. Точно там не прорвётся? — мне пока трудно поверить в чудеса.

— Точно, точно! Пошли. Помочь?

— Да нет, мне вон, слуга поможет.

— Ну топай. И не бойся, не прорвётся.

Лестница кажется бесконечной, звуки ударов снизу постепенно гаснут и вскоре уже кажутся странными наш ужас и бегство, ведь здесь так спокойно. Ступени без перил пронзают пространство пещеры и кажется, что, если поковырять их около стенки, то и дальше, внутрь скалы пойдут эти полированные каменные панели. Мы идём вверх долго, как будто ползём по кругу!

Наконец, как и положено, свет, площадка и дверь! Какая шикарная дверь!! Даже в свете факела она выглядит как..- память не находит сравнения — как в Эрмитаже в царском Дворце!

Я вхожу и замираю! Это восторг! Это счастье! За один такой миг не жалко отдать жизнь… хотя, нет, жизнь, пожалуй, жалко. Но я готов мыть полы в этом чуде до скончания века.

Высоченный зал образован тремя лепестками скалы, необработанная грубая поверхность которых кажется неуместной в этом святилище. Между ними в три стороны смотрят огромные, невероятно высоченные окна от пола до самого купола, через которые видно так далеко, что захватывает дух, это самая верхушка горы, вот почему таким длинным был подъём.

Окна до середины прозрачны, а сверху сверкают разными цветами мозаики, хотя я и понимаю, что цельное стекло таким не может быть. Но оно есть! Зал уставлен столами и стеллажами с книгами, а на столах стоит такое, что мне не виделось и в моём двадцать первом веке.

Наши вещи свалены в кучу, а ребята, как марионетки, движутся по своеобразному музею, пробуя вещи пальцами на ощупь. Я делаю точно то же самое, оторваться от этой роскоши невозможно.

Сами по себе полированные столы из невиданного у иритов материала — дерева, резные стойки стеллажей, представляют ценность, превышающую стоимость целых дворцов. Вот я вижу Верта, принца, брата короля, который восхищен ещё больше, потому что знает истинную цену таким вещам.