— Але, Росси, с тобой все в порядке? У тебя что, опять то же самое? Слышишь, отвечай, не молчи!..

Кажется, он держал меня за плечи и тряс, тряс с неимоверной силой.

— Уйди, убирайся, оставь меня… — я кричала громко, до эха в собственных ушах, но на самом деле, верно, то был жалкий лепет.

Абрек стиснул мой подбородок, разжал сведенные судорогой зубы и принялся впихивать в рот какие-то таблетки. Я попыталась выплюнуть их, но он мертвой хваткой сжал мне челюсть:

— Глотай, чертова дура, это обезболивающее!..

Потом меня колотила пост-рыдательная дрожь, засохшие слезы щиплющей коркой сковали щеки. Голову медленно отпускало. Абрек, обняв меня одной рукой, другой поглаживал по голове и ласково ругался вполголоса:

— Значит так, деточка: если ты в течение ближайших суток не выберешься к доктору, я лично оттащу тебя, дурищу несусветную, в больницу за шкварник.

— Пойду, пойду, хорошо… А ты чего не спишь, кстати? На кой черт тебя на кухню понесло?..

— Да просто выдалась чересчур жаркая ночка, — он плотоядно улыбнулся, — Вижи уснула, я решил выползти воды попить. А тут ты сидишь — с таким видом, словно уже собрала чемодан, готовясь к длительной поездке на небо.

— Скорее уж в геенну огненную — там меня ждут с распростертыми объятиями.

— Ну уж, не такая ты великая грешница. Максимум — скучное чистилище. До ада нужно дослужиться.

— А ты — ты дослужился до обители вечной скорби?

— Не знаю, — он стал внезапно серьезным, не похожим на себя обычного. — Скорее да, чем нет. На моей душе хватает грехов.

— Я слышала, ты сидел. За что?

— Разве это имеет значение? В общем и целом — за дело. Я не был невинно осужденным. И дали мне ровно столько, сколько заслужил. Или даже меньше.

— А отец и мать тебя поддерживали тогда?

— Отец — да. А матери у меня больше нет. Она отказалась от меня, как только меня осудили. Еще бы — ведь я не оправдал ее надежд. Я был таким золотым мальчиком, учился на журналиста, а тут — бац, и оказалось, что у прекрасного с виду яблока гнилая сердцевина. Она не захотела принять меня такого — подгнившего, не вписывающегося в её стандарты. Ну, дай ей Бог всего самого лучшего и светлого. Знаешь, даже в тюрьме, в глубине самого черного омута я порвал бы глотку любому, дурно отозвавшемуся о моей матушке.

— Да, понимаю. О-ой…

Я попыталась путем злостной симуляции соскочить с опасной темы, заметив нехорошие искорки в потяжелевших серых глазах. Только взбешенного Абрека не хватает мне до полноты жизненного счастья. Нет, меня он не тронет стопудово, но, если еще кто заглянет на кухню, свары не избежать, так как от депрессии он сильно звереет.

— Что?! Опять?..

— Кольнуло чуток… Всё, уже отпустило. Я слышала, вы тут недавно к какой-то мажорке на дачу смотались? Ну, и как съездили?..

— Замечательно! На перроне мы с Вижи смертельно поцапались, а я пьяный в хламину, ну и в итоге она уехала на последней электричке, а я решил в Питере остаться. Потом посидел-подумал и зачем-то загрузился в поезд, едущий совсем в другую сторону. Дальше — провал. Просыпаюсь неизвестно где, открываю глаза — трехметровый забор с глобальной такой, проникновенной надписью красного цвета: 'Заповедник по выведению лабораторных животных'. Помню, ошалел дико, а в мозгу одна мысль: 'Господи, мамонтов они там, что ли, выводят — чтобы такой стеной от мира отгораживаться?!' Вот так я и съездил к мажорке на дачу… Ты, к слову, спать не хочешь? А то у меня глаза не то что слипаются — не разлепляются уже.

— Хочу, конечно.

Я скрыла досаду: сны — это замечательно, тем более такие, как у меня в последнее время. Но они никуда не денутся, а вот посидеть еще в обнимку за неспешными разговорами с человеком, в которого безумно и безуспешно влюблена…

— Ну, вот и здорово. Пойдем к нам в комнату — там свободное местечко у стеночки, кажись, осталось.

Сглотнув тяжелый вздох и изобразив на лице благодарную улыбку, я поплелась вслед за Брейки к своему сегодняшнему спальному месту.

Закрыв глаза, приготовилась ко встрече со Спутником.

И она не заставила себя ждать. На этот раз декорациями к ночной беседе (или очередному нравоучению — это уж как получится!) служили стены обыкновенной квартиры. Я опасливо покосилась на окно: стандартный пейзаж… странно. А где чудеса?

Герой моих снов раскинулся на низеньком диване, поджав под себя одну ногу и шевеля босыми пальцами другой. Черный шелковый халат с алыми драконами, как водится, замызганный и порванный, был перевязан плетью с серебряными шариками на концах. Короткая ручка плети лежала на его вытянутой ноге. Ну и, естественно, маска на… все-таки склоняюсь к мысли, что лице.