— Хочу. А ты как же?

— Глупенькая, страдание — это своего рода наслаждение. Нет, я не имею в виду мазохистские изыски. Глубже, сильнее, острее всего мы чувствуем жизнь, когда нам больно. Только ты еще слишком маленькая, чтобы это понять. Ну как, согласна на бартер?

— А что ты дашь мне взамен того, что заберешь у меня?

— Корыстная маленькая девочка… Хочешь, я познакомлю тебя с твоим городом? Я, правда, и так собирался это сделать, но почему бы не использовать это в уплату своей части бартера? Согласна?

— Я вроде и так знакома. Более чем — за два-то года.

— Ты не поняла. Скажу иначе: душа города, или дух города…

— Очень хочу! — В первый раз за сегодняшний день я искренне улыбнулась. — Очень-очень! Только пообещай мне еще одну вещь.

— А ты не лопнешь от подарков, маленькая? Ладно, проси, чего хочешь — я сегодня добрый.

— Обещай, что предупредишь меня в ночь перед моей смертью. Я должна успеть подготовиться.

— А новых истерик не будет?

— Не знаю. Наверное, после того как переварю полностью мысль о своей неминуемой скорой кончине, тебя еще ожидает парочка-другая. Но ведь это не повод?..

— Хорошо, лапочка, по рукам. По-моему, я тебя не на шутку распустил — ну да ладно.

Только сейчас, успокоившись, я обратила внимание на одеяние Спутника. Всегда с особенным удовольствием изучаю его своеобразные наряды. Сегодня на нем было нечто напоминающее римскую тогу — только сшитую из разных по цвету и материалу кусков. На шее — ошейник с шипами, на запястьях такие же браслеты. В довершение картины (не считая всегдашней маски) — узкие замшевые полусапожки на каблуках. Все это вместе создавало на редкость несуразное впечатление.

— Ну что, ты готова?

— К чему?

— К встрече с главной любовью твоей жизни.

— Да — если к такому можно хоть как-то подготовиться.

— Тогда пойдем!

Он развел руки в стороны, и мы начали подниматься — просачиваться сквозь крышу. Потом минут пять куда-то — неслись? летели? скользили по воздуху?..

Город был до странности пуст. Ни единого прохожего. Ни автомобиля. Не пели птицы, не шныряли одинокие кошки. Может быть, враги сбросили нейтронную бомбу, а я и не заметила?

Но долго поудивляться мне не дали. Лишь только я осознала, что нет даже ветра и застыла вода в Неве: не текла, не стремилась к заливу, но казалась шершавым стеклом, — как мы прибыли.

На спине сфинкса, что возле Академии Художеств, недвижно лежал человек. Закинув ногу за ногу, лицом в небо. Мы опустились на землю в нескольких метрах от египетской древности. Я двинулась было в его сторону, но Спутник неожиданно жестко сжал мне локоть и потянул назад:

— Пойдем отсюда! Я передумал.

— Но почему?

— Мы выбрали не лучшее время. Пойдем!

— Иди, если хочешь! — Я повысила голос, надеясь, что существо на сфинксе обратит на нас внимание. — А я задержусь, пожалуй.

Расчет оказался верным: он повернулся на звук моего голоса и плавно соскользнул вниз. Звякнули шпоры, высекая искры от соприкосновения с камнем.

Он был в растрепанном пепельном парике — с длинным хвостом на затылке. Серый камзол с серебряными пуговицами, узкие перчатки с разрезами до запястий, сапоги с ботфортами, плащ. Не подымая глаз, он отвесил нам манерный поклон. От его жестов и всей фигуры несло ироничным презрением. И еще — в его повадках, в руке, похлопавшей по лапе сфинкса, с которого только что спешился, — было что-то от надышавшейся валерьянкой кошки: капризная расхлябанность, смазанность движений.

Лицо белое — то ли от пудры, то ли природная особенность кожи. Узкий подбородок, нос с небольшой горбинкой, жесткие бескровные губы. У виска и на левой щеке несколько тонких шрамов. Не русское лицо, совсем. Породистое и холодное.

Помедлив, словно давая себя изучить в подробностях, он поднял веки и посмотрел на меня в упор. Ох… Такое никогда не забудешь, ничем из памяти не сотрешь: в его взгляде не было ничего человеческого. Столетняя тоска, отражающаяся в зеркалах вечного покоя, нежность волчьих когтей, вспарывающих доверчиво подставленную шею ягненка, гордость ацтекского воина на жертвенном камне…

Я втекла в его немыслимые очи без остатка и поняла, что попалась полностью, необратимо и намертво. Если раньше у моей страсти, по крайней мере, не было конкретного антропоморфного облика, то теперь он появился, отчего она приобрела поистине маниакальный размах.

— Отпусти ее немедленно! — В голосе Спутника слышалось непонятное мне раздражение.

— Я ее не удерживаю.

Холодный низкий голос с едва уловимым акцентом.

Он отвел глаза.

'Нет, пожалуйста, не прячь от меня свою душу!' — хотелось мне закричать. Но я смолчала.