Волин Всеволод Михайлович
Шрифт:
Государственный капитализм — такова экономическая, финансовая, социальная и политическая система в СССР со всеми логически вытекающими отсюда последствиями и явлениями в любых сферах жизни: материальной, нравственной, духовной и др.
Правильнее было бы назвать это государство не СССР, а СГКР — Союз Государственных Капиталистических Республик.
В экономическом плане это означает, что государство является реальным и единственным собственником всех богатств страны, всего «национального достояния», всего необходимого миллионам людей для того, чтобы жить, работать, действовать (включая, подчеркнем, золото и финансовый капитал, как национальный, так и иностранный).
Это самое главное, что необходимо понять прежде всего. Остальное — только неизбежные последствия.
Социальную же сущность системы мы рассмотрим в следующей главе.
Глава II
Положение рабочих
Как и в других странах, в СССР (СГКР) рабочий является наемным работником. Но он наемный работник государства. Государство — его единственный работодатель. Тогда как в частнокапиталистических странах хозяев тысячи, «на выбор», в СССР (СГКР) он только один. Сменить хозяина невозможно.
Утверждают, что, будучи «рабочим», это государство не является «работодателем» в обычном смысле слова: прибыль, которую оно извлекает из производства, идет не в карман капиталистов, а служит, в конечном итоге, интересам рабочих, то есть возвращается к ним в иных, не денежных формах.
Каким бы хитроумным ни казался этот вывод, он является чисто умозрительным. «Рабочим» государством руководят [86] не сами рабочие (трудящиеся могли бы управлять производством лишь в совершенно иной социальной системе, несовместимой с современным централизованным государством), а очень широкий слой чиновников на содержании правительства, который образует замкнутую группу, не связанную с трудящимися массами и действующую по своему усмотрению. Скажут, что чиновники «несут ответственность» перед рабочими. Очередная абстракция. Действительность не имеет ничего общего с этими формулировками.
86
Разумеется, я использую слово «руководить» в значении организовывать, управлять (социальный термин), а не в значении править (политический термин). Правительство, даже состоящее из рабочих (что не относится к СССР), может служить лишь интересам некоего привилегированного слоя, который неизбежно формируется в политической, государственной системе.
Спросите у любого рабочего в СССР — но только у простого, настоящего рабочего, — в какой форме он пользуется прибылью, извлекаемой государством из его труда. Он вас даже не поймет: ему об этом ничего не известно. Он знает лишь, что получает свою маленькую зарплату, которой не хватает, и жизнь невероятно тяжела. И что многие в стране живут «замечательно» (Сталин dixit), сытно, даже роскошно.
Спросите его, может ли он оказывать давление на «ответственных работников», критиковать их, призывать к порядку, смещать и заменять их. Он опять вас не поймет. Ему известно лишь, что он должен исполнять приказы своих начальников, которые «знают свое дело», и что самая робкая критика дорого ему обойдется. А правительство непогрешимо и неуязвимо: его ответственность перед народом — миф.
Каково же реальное положение рабочего в СССР? Отличается ли оно по существу от положения трудящихся частнокапиталистических стран?
Как и повсюду, советский рабочий в день получки подходит к окошку, где ему выдают зарплату. Выдает ее чиновник, кассир единственного хозяина — государства.
Чиновник производит расчеты по ставкам, установленным правительством. Из зарплаты он удерживает столько, сколько считает нужным удержать хозяин-государство: такую-то сумму на взносы в Красный Крест, такую-то — в качестве налога («добровольно-принудительного» — еще один советский софизм), столько-то на ведение пропаганды за границей, столько-то за облигации государственного займа (тоже «добровольно», но обязательно) и т. д. После чего выдает оставшееся рабочему, как любой кассир в любой «лавочке» во всем мире. Разумеется, рабочий меньше всех знает, сколько государство имеет с его зарплаты и что оно с этими барышами делает. «Это дело правительства», и рабочий даже не думает в него соваться, настолько слабо осознает он проблему.
Но в частнокапиталистической стране рабочий, если он недоволен, может уйти от одного работодателя к другому. Может перейти на другой завод, направиться, куда захочет, сделать все, что угодно. В СССР это невозможно, потому что есть только один хозяин, владелец всех предприятий. Согласно недавно принятым законам, рабочий даже не имеет права «брать расчет» и увольняться по своему усмотрению, без веских причин [87] . Для этого необходимо разрешение заводской администрации. Отметим, что администрация состоит из чиновников, которые давно пришли на смену заводским комитетам. Таким образом, рабочий привязан к своему рабочему месту, подобно крепостному или рабу [88] .
87
С 15.12.1930 всем промышленным предприятиям было запрещено принимать на работу лиц, уволившихся с прежнего места работы без специального разрешения. Вскоре в СССР были введены трудовые книжки (с 11.02.1931 для промышленных и транспортных рабочих, с 20.12.1938 — для всех категорий трудящихся) и паспорта (27.12.1932), что окончательно ликвидировало возможность свободного выбора места работы и жительства. В 1932 была отменена ст. 37 КЗоТ, разрешавшая переводить работника с одного предприятия на другое только с его согласия. Наконец, 19.10.1940 был принят Указ СНК СССР, прямо позволяющий переводить работников на другие предприятия без их согласия.
88
Пусть читатель не думает, будто мы отдаем предпочтение частному капитализму. Я лишь констатирую факт, не более того. Очевидно, что свобода выбора эксплуататора — ценность невеликая. Но жить и работать, находясь под постоянной угрозой потерять единственного эксплуататора, еще менее привлекательно. Эта угроза, все время нависающая над рабочим в СССР, превращает его в законченного раба. Вот и все, что мне хотелось сказать.
Если рабочий уходит с завода без особого разрешения, записанного в его трудовую книжку, или увольняется за какую-нибудь провинность, он не может больше никуда устроиться, не получив, опять-таки, специальное разрешение. Ни один директор завода, ни один чиновник, ни даже хозяин-государство не наймет его, иначе последует суровое наказание.
В таких условиях хозяин-государство может делать с рабочим все, что захочет. Оно обращается с ним как с рабом. Рабочий вынужден смириться с чем угодно — у него нет ни права выбирать хозяина, ни средств защиты (профсоюзы находятся в руках правительства-работодателя и делают вид, что не понимают, как они могут защищаться от «своего собственного правительства»), ни иных возможностей жить, кроме как в цепях. Разве только «выкручиваться» по мере сил. Более того, он не может жаловаться или даже как-то заявлять о себе, печать также находится в руках его «правительства», только оно имеет право голоса, и собрания проводится лишь по официальному указанию. В такой большой стране как Россия лучшим способом «выкручиваться» во все времена было бродяжничество. Тысячи и тысячи бывших рабочих, уйдя с завода «не как положено» и «находясь в бегах», возобновляют старую традицию, становятся бродягами и образуют огромную массу безработных, о которых советская печать, естественно, ничего не говорит.
Законы, касающиеся пролетариата в целом и заводских рабочих в частности, крайне суровы. За их нарушение десятки тысяч рабочих томятся и гибнут в тюрьмах и ссылке [89] .
Условия труда тяжелы. Во-первых, за исключением крупных промышленных центров, санитарно-гигиеническая обстановка в цехах плачевна, общая атмосфера подавляет. Во-вторых, тяжелая сдельная работа и система Тейлора применяются практически повсеместно [90] .
89
Закон от 15.11.1932 предусматривал увольнение и выселение из ведомственного жилья промышленных рабочих и шахтеров за однодневный прогул. Указ СНК СССР от 28.12.1938 предусматривал систему наказаний за опоздания и «бездельничание на работе», по которому за 20-минутное опоздание следовало увольнение. Вскоре, с 26.06.1940 Верховным Советом СССР было принято постановление, по которому однодневный прогул наказывался шестью месяцами принудительных работ. Нужно учесть, что в СССР от непрерывности стажа зависели размеры пенсии и страховых пособий по болезни.
90
В 1929 на сдельной системе оплаты труда находилось 29 % общего числа рабочих. В 1931 — уже 65 %, а в 1938 — 75 %.