Журнал «День и ночь» 2010-1 (75)
вернуться

Анистратенко Ася
Шрифт:

Два стихотворения

1

Писатель, отложи перо, забрось чернильную рутину! Останься чуркой, Буратино! Будь счастлив, плачущий Пьеро!.. Но нет: писатель слишком слаб, он спать не ляжет и пить чай не… он бы и выдержал, когда б… зачем ты плакал, мой печальник!.. В любви печалиться грешно. Ты сам себе накаркал кару. И вот бездетный плотник Карло берёт злосчастное бревно… День-два — и с болью свежих ран печаль играется без грима, а деревянный Дон Жуан — в шестом ряду, с твоей любимой… «Старо!» — вы скажете? — «Старо» — отвечу я вам откровенно, и, посмеясь, взойду на сцену, седой, простуженный Пьеро…

2

Я выйду и в который раз сроню трагическую фразу, чтоб продолжением рассказа насытить голод ваших глаз. В театре нынче бар «Бистро», актёры делают такое!.. Там редко, выйдя из запоя, Пьеро берётся за перо; а Буратино съели мыши, с тех пор Мальвина сильно пьёт, теперь с ней Карлсон живёт, который раньше жил на крыше; от рака выплаканных глаз скончался Карло… как пушинка был лёгок гроб… а на поминках буянил старый Карабас… И всё обычным чередом, и жизнь проходит понемногу, былая слава, слава Богу, исчезла в воздухе пустом…

ДиН стихи

Алексей Чернец

Старый дом

Питерский рефрен

Маленький домик большого Петра, Маленький домик. Пётр выходил на прогулку с утра В маленький дворик. Пётр выходил — ему в Летнем саду Маленький слоник Звонко трубил, ну, а тот на ходу Вскрикивал: «Morning!» Маленький дождик бежал с облаков На подоконник. Пётр вынимал из кармана стихов Маленький томик. Дул ветерок, подгонял и спешил, Строгий, как дворник. Скоро, да, скоро мир станет большим, Маленький слоник!

Амираму Григорову

По чьему мы пришли велению — Тут забыть о добре и зле! — Может, просто за неимением Одиночества на земле? Не напрасно древние верили В негасимый незримый свет. Расцветая, гибли империи, Рухнув прахом былых побед. Вспомни, как достаётся дорого В вечность брошенный жадный взгляд! Петропавловский грустный колокол — Твой придуманный Петроград. Как глядел на листву осеннюю, Что посмертной красой странна, Словно чашу, держал Вселенную, И готов был испить сполна. Ты ладоней мостов движения Наваждение не сморгни — В бесконечности приближения Одиноки мы не одни! Выпив яд безрассудно, дочиста, Вспоминаем мы каждый раз Всех, ушедших от одиночества, И оно настигает нас.
* * *
Знай: всё так же время ставит заплаты. Подлатает — перевалит за сорок. Пусть единственно желанной наградой Будет мне неизречённое слово. Оттого что не взыщу славы пущей — Знаешь, попросту сочтут за кокетство. Но молчание твоё стало сущим, Предок мой из деревенского детства. Чуждым сделалось название «Сокур». Зимней ночью девяносто второго — Жизнь мотала — отмотала все сроки, Только память мерит всё по-земному. Помню, вязнул я в досужей трясине, Всё расспросами тебя донимая. Я теперь бы не спросил, дед Василий, Как бежал ты из колымского рая. Не спросил, лишь мимолётно приметил, Как лукавые татарские скулы Иссушает необузданный ветер И глаза слезит зудящей остудой.

Старый дом

Глядишь сквозь век, отпущенный на шорох Листвы пожухлой спиленным деревьям, Осеннего двора заиндевенье — Прохожими не хоженого шора. Поверх простынно-наволочных флагов, Отозванных на полки и на койки Перед ударом точечным застройки Грядущей демографии на благо. Глядишь, и старость перешла урочно На юностью завещанные тропки. И некуда спешить — повсюду пробки, Бессмысленно врастающие в почву. Скрипя зевнёшь, себя перемогая, Жильцов сглотнёшь, отбрасывая тени, И отзовутся гулкие ступени Хрущёвыми артритными шагами.
* * *
Я люблю вечерний мокрый город: Мелкий дождик, моросящий сонно, Улицы в искрящемся убранстве, В лужах — сопредельные пространства. Беглыми, но ловкими штрихами Осень распахнула зазеркалье. Заглянуть в распахнутую душу Я ещё сумею, я не струшу! От погоды или от свободы Словно ошалели пешеходы: Торопливо лужи огибая, Прочь спешат, себя оберегая. Я стою чуть сбоку, огорошен Тем, что весь очерчен, огорожен, Хоть и тонко — непреодолимо. Вот и плачет осень над картиной. Скажешь возмущённо: «Что за шутки В этот мерзкий вечер, мокрый, жуткий?! Эти сопредельные пространства — Ноги промочил, и сразу насморк».
* * *
По-обывательски, в сердцах, От неустроенности жизни, Рвёт часовые пояса И дружно лается отчизна. Поносят москвичи Москву, Новосибирск — новосибирцы, Москву здесь тоже понесут, Но с толком, с чувством — как столицу. А вот, к примеру, Петербург. Своим табу интеллигентским — Нам не чета, уверен будь, — Загнут весомо, не по-детски. Собраться — на плечи пальто: Где не бывал, туда бы надо! В Тольятти — ясно, там авто. Там жёстко кроют — автоматом. Иркутск, Ангарск — уж тем дано Могучих творческих амбиций! А в Сочи круче — там давно — Возвышенно, по-олимпийски. Но я не чую много лет Исконного сердцебиенья — Чем кроет свет из века в век Боготворимая деревня. Блюли поштучно и на вес, Стирая к матери все грани, Отшлифовали под конец Литературными кругами. Остыл во мне фольклорный пыл — Куда подальше с плеч закину Пальто. Приятель позвонил, Но он не в счёт, он с Украины.