Есть вещи, которые нельзя изменить. Есть вещи, которые нельзя прощать.

Он погряз во всех этих вещах. И какова же цена…

Если все вернуть назад… Он изменил бы лишь одно — попытался объяснить брату. Унижался бы, умолял, ползал за ним на коленях, пытался оправдаться… Но не допустил появления той восьмилетней пропасти за зря потраченного времени. Треть жизни Фесе под хвост. Когда нужна была только поддержка, только разделение бремени. То, что он искал в остальных…

Лаис бы поверил — сейчас Лаер это знал. Брат бы понял, принял, не оттолкнул… Но Лаер же гордый! Лаеру надо было показать, что он непоколебим! Что плевать он хотел на все и вся… Какой же он глупец…

Лаер снова наполнил бокал. Он совсем не чувствовал этого тонкого вкуса. Как не чувствовал вкуса искрицы, в первый день в Видэлле принесенной кем-то из Теней.

Кажется, в тот вечер Лаер переборщил. Сердце остановилось. Но магия снова заставила его биться. Он не помнил почти ничего. Только краткий момент, когда смежились веки и свою наивную надежду пасть в забытье… В котором был лишь пепел. Ему теперь мерещился пепел. Все запахи, вкусы, чувства — только пепел. Серый хрупкий пепел.

Лаер поднес бокал к губам, когда тонкая ладошка накрыла его, удерживая Лаера от глотка. Уна требовательно сжала хрусталь, отодвинув его от лица Хранителя. Лаер удержал бокал, опасно накренив его и приблизив к лицу, коснулся губами тыльной стороны бледной ладони.

Поцеловал и потерся носом, втянув нежный аромат яблока. Тут же отдавший сухостью пепла. От Уны всегда пахнет яблоком. Это единственное, что он точно знал, и что пока пробивалось сквозь блокады серых остатков сожженных надежд…

Лаер определил Уну в Видэлльский магический скит почти сразу по возвращении, приставил лучших наставников, которые занимались с ней едва не по десять часов в день, отдал приказ Тени, (к слову сказать, это была единственная Тень — женщина в Ордене) охраняющей ее, втереться в доверие к девушке. Уна считала Эндер своей подругой уже спустя три часа, не догадываясь об истинной задаче этой смуглой улыбчивой везильвийки, обучавшейся вместе с ней, живущей в соседней комнате в скиту. Разумеется, Эндер не обучалась в скиту, а сопровождала Уну двадцать четыре часа в сутки, ежечасно делая отчеты Хранителю.

Уну так изматывало обучение, что за три дня в резиденции она была всего один раз, хотя и рвалась к Лаеру, каждую свободную минуту. Хранитель грелся в ее тепле и отметал все попытки невозвращения в скит. Держаться при ней он мог совсем недолго, к тому же Тени доставили двух старейшин, и кровь Лаера кипела от предвкушения.

Девушка убрала бокал и, перегнувшись через спинку кресла, обвила его шею руками, ткнувшись губами ему в висок.

— Это не выход, Лаер…

Лаер расцепил ее руки, требовательно потянул на себя, вынуждая ее обойти кресло и сесть к нему на колени. Не выход. Она права. Только у него больше нет вариантов. Осталось меньше пяти дней, ни сегодня завтра начнется магическое истощение — агония угасающих способностей. И он боится себе представить, что с ним начнет происходить. Есть один шанс избежать этого и получить гораздо больше времени на обдумывание вариантов возвращения Лаиса. И сейчас этот самый шанс сидит у него на коленях, сжимает его ладони и с разрывающей душу нежностью смотрит в глаза. Единственный на свете человек, который знает обо всех темных сторонах и не боится, принимает его без всяких условий, таким, какой он есть. Единственный человек, оставшийся в живых…

— То как ты мстишь… — Тихо начала она. — Я знаю, у тебя достойная причина. Но ты убиваешь себя, а не их, Лаер.

— Даже идеальная месть не вернет тех ради кого она совершается. В ней нет смысла. Но она несравненно прекрасна тем, что не дает кануть в пучину хаоса и забытья в еще более бесполезной боли. Она безвозмездно дарует призрачный стимул, который является причиной жить в первые моменты после потери. Вот в чем ее истинное предназначение. И я упиваюсь этой местью, Уна, пожираю этот стимул, потому что если я не буду этого делать, тебе совсем не захочется видеть того, кто во мне проснется.

— Я не боюсь. Ты должен остановиться. — Ладонь скользнула по его щеке. — Понимаешь? Должен.

Лаер мотнул головой, стряхивая такое нежное, такое нужное прикосновение.

— Я не могу, Уна. Я обрел и тут же потерял, даже не успев сказать "прости"…

— Когда я очнулась, впервые увидела Лаиса… Я сразу поняла что это не ты. Он похож. Очень похож. Он говорит как ты, двигается, даже смотрит иногда так же. Но его глаза другие. Мы с ним говорили много, очень много. Он рассказывал кто ты, и чего хочешь.

Лаер сглотнул и закрыл глаза.

— Ты… поверила?

— Да. — Помедлив, с грустной улыбкой признала она. — Я знаю о том, что я Талант, и что Хранителям нужно от таких как я. Лаис говорил о тебе с такой злобой, ненавистью… Но я видела в его глазах боль и тоску. Он говорил, что убьет тебя, но еще не знал… Не осознавал… В то утро он убеждал не меня, а себя. Я уже видела, что он не сможет. Губы могут лгать, но глаза никогда. И сейчас, Лаер, он не хотел бы, чтобы ты так много… убивал.

— Лаис рассказал тебе все?..

— Я знаю, зачем ты меня забрал. Знаю, зачем мы шли сюда. И знаю, почему ты медлишь.

— И последствия ты тоже знаешь? — Лаер очень боялся услышать ответ.

— Знаю. — Почему у нее такой спокойный голос? В то время как Лаера рвет на части.

— Я не смогу… — срывающимся шепотом признал он.

Серебряные глаза полыхнули каким-то незнакомым познанием.

— Мы с тобой найдем иной путь.

Лаер смотрел в эти участливые глаза, делящие его боль, и не мог себя заставить принять самый очевидный, самый рациональный шаг. Самый правильный, самый нужный выход — забрать ее силу. Два, или два с половиной года, вместо оставшихся пяти дней, на то чтобы вытянуть Лаиса… Ее смерть на возможную жизнь брата. А если нет?.. Если он потеряет и ее? Да и как потом жить? Лаис не упрекнет, не позволит себе ни одного осуждающего взгляда.