— Ах ты сучка!.. — гневно выдал один из них. Какое-то шебуршание и Уна испуганно вскрикнула.

— Отпусти ее! — голос Смотрителя.

— Убери ножики, малец, а то порежешься ненароком! — зло загоготали два или три голоса.

Лаер задумчиво оглядел пентаграмму и ее поля, уговаривая себя успокоится. Его мечи с обновленной бирюзой, заточенные и отполированные лежали на столе в углу. Едва ли он успеет добежать до них, а потом до входной двери.

— Не надо! — отчаянно взмолилась Уна, после непродолжительного скрежета стали, когда Смотритель вскрикнул от боли.

Впрочем, попытаться-то можно. Лаер выскочив из защитного круга в два шага пересек расстояние до стола, повернувшись, побежал обратно. Остановившись в охранной пентаграмме, несколько раз глубоко вдохнул и ринулся к двери.

Пинком распахнул ее. Яркий дневной свет ослепил его. Хранитель заслонил глаза рукой смечом и спрыгнул с крыльца. Шестеро, и окровавленный Смотритель в их кругу.

Седьмой отволок Уну к краю дома, и пытался задрать сопротивляющейся и отчаянно плачущей девчонке подол.

— Что за?…

Повернувшийся тип не смог закончить, Лаер оттолкнувшись от старой сломанной телеги, подле крыльца влетел в него, по самую рукоять вогнав меч в грудь. Стоявший с ним рядом мужчина так и не успел на него посмотреть — Лаер в прыжке загонявший клинок в первого, отсек другим мечом ему голову.

Но Ирте не набирал в охрану идиотов. Они ощетинились своими мечами и атаковали почти сразу. Одному даже удалось располосовать Хранителю рукав, прочертив неглубокую, но длинную царапину на плече. И Лаер впервые в жизни полноценно ощутил боль во время боя. Надо сказать это ужасно мешает.

Именно ранившему его охраннику Лаер в момент переката перерубил ноги, краем глаза успев заметить, что крайний справа стремится подрубить открытый левый бок. Он сгруппировался на земле и, скрестив мечи, поймал чужое лезвие, оттолкнувшись от земли и используя вес своего тела, вогнал сразу три клинка — два своих и плененный чужой, в голову нападавшего, пропустив момент атаки со спины.

Он был уверен, что успеет уйти, нападавший тоже, выставив меч боком и собираясь поймать Лаера во время переката, но все испортил окончившийся лимит Хранителя. Лаер рухнул на свою жертву, не вынимая собственных мечей и рассекая правым себе лоб.

Рухнул безвольно, нелепо, как марионетка со срезанных нитей. Зарычал от боли, злости и бессилия. Охрана застыла и грязно расхохоталась.

Кто-то пинком в больной бок скинул Лаера с мертвого противника.

— Ты смотри, а… — веселился тот самый тип, зажимавший Уну, — какой грозный взгляд!

Лаер невероятной бледный от боли, рухнул в ледяную лужу. Воздуха катастрофически не хватало, тело били судороги, а глаза заливала кровь.

— Ты чего взбеленился, мальчик? — наигранно удивился высокий бородатый мужчина, закинув меч на плечи. — Так дела не делаются, попросил бы по-хорошему, мы бы поделились девочкой…

Это были последние слова в его жизни. Смотритель перехвативший его меч резко вогнал лезвие ему в горло.

Лаер зло зашипел и призвал свою магию. И очень удивился, получив отклик. Страстный и всепоглощающий. Его магия вырвалась серебристо — зеленым роем, и нависла над ним, прогоняя внешнюю магию, жадно ковыряющую искалеченный ореол. Но она слабела с каждой секундой.

— Убить! — пересохшими губами приказал Хранитель.

Магия опутала два испуганно отпрянувших силуэта, безумно вскричавших сквозь серебряно-зеленую дымку.

А Лаера переполнял восторг — он все еще имеет власть над силой. И с этим ликованием он провалился в спасительную темноту.

"Вынул душу Алдор из недр умирающего тела, и на ладонях согрев, отправил в небо. И взошло впервые солнце. Но затухающее сердце Алдора не дало ему силы победить тьму, и стала ночь вслед за днем. Покуда силы набирается душа Алдора, царит ночь. Но как только Алдор вскинет длань со своей душой, тут же мрак уступает…"

Слово о Начале времени, и конце Хаоса. Слово об Избавителе Алдоре, и матери тьмы Фесе.

Лаер долго плевался ядом по поводу охраны, Рийский безропотно признавал свою неправоту, чем не оставлял вариантов жаждущему скандала Лаеру.

Хранитель третий день жил на пороге гениального решения. Он чувствовал, что нашел что-то на грани сознания, но никак не мог сформулировать и подать свою мысль.

Количество исписанных листов уже перевалило за сотню. Смотритель с перевязанной рукой бережно подшивал их в уже ставший внушительным фолиант.

А Лаер исступленно выискивал формулы и писал сложные многоступенчатые вязи, смысл и сила которых были понятны только ему. Еще он научился втягивать и обрабатывать внешнюю магию, совсем понемногу, правда, и, отлеживаясь трупом после этого не меньше трех часов, но, несмотря на унизительность размера достижения, это был все-таки прогресс.