Голос блокадного Ленинграда
вернуться

Берггольц Ольга Федоровна
Шрифт:

1940

«Не знаю, не знаю,

живу — и не знаю…»

Не знаю, не знаю, живу — и не знаю, когда же успею, когда запою в средине лазурную, черную с края заветную, лучшую песню мою. Такую желанную всеми, такую еще неизвестную спела бы я, чтоб люди на землю упали, тоскуя, а встали с земли — хорошея, смеясь. О чем она будет? Не знаю, не знаю, а знает об этом июньский прибой, да чаек бездомных отважная стая, да сердце, которое только с тобой.

Март 1941

«Я так боюсь,

что всех,

кого люблю…»

Я так боюсь, что всех, кого люблю, утрачу вновь… Я так теперь лелею и коплю людей любовь. И если кто смеется — не боюсь: настанут дни, когда тревогу вещую мою поймут они.

Май 1941

НАЧАЛО

«Мы предчувствовали

полыханье…»

Мы предчувствовали полыханье этого трагического дня. Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье. Родина! Возьми их у меня! Я и в этот день не позабыла горьких лет гонения и зла, но в слепящей вспышке поняла: это не со мной — с Тобою было, это Ты мужалась и ждала. Нет, я ничего не позабыла! Но была б мертва, осуждена — встала бы на зов Твой из могилы, все б мы встали, а не я одна. Я люблю Тебя любовью новой, горькой, всепрощающей, живой, Родина моя в венце терновом, с темной радугой над головой. Он настал, наш час, и что он значит — только нам с Тобою знать дано. Я люблю Тебя — я не могу иначе, я и Ты — по-прежнему — одно.

Июнь 1941

Начало поэмы

…Всю ночь не разнимали руки, всю ночь не спали мы с тобой: я после долгой, злой разлуки опять пришла к тебе — домой. Мы говорили долго, жадно, мы не стыдились слез отрадных,— мы так крепились в дни ненастья… Теперь душа светла, мудра, и зрелое людское счастье, как солнце, встретит нас с утра. Теперь навек — ты веришь, веришь? — любовь одна и жизнь одна… …И вдруг стучит соседка в двери, вошла и говорит: — Война! — Война уже с рассвета длится. Войне уже девятый час. Уж враг за новою границей. Уж сотни первых вдов у нас. Войне идет девятый час. И в вечность канул день вчерашний. Ты говоришь: — Ну как? Не страшно? — Нет… Ты идешь в военкомат? — Еще ты муж, но больше — брат… Ступай, родной… И ты — солдат, ты соотечественник мне, и в этом — все. Мы на войне.

1941

Первый день

…И да здравствует социа-

листическая революция во всем

мире!

Надпись на памятнике В. И. Ле- нину около Финляндского вокзала в Ленинграде. Это слова, сказан- ные Лениным 16 апреля 1917 года.
…И вновь Литейный — зона фронтовая. Идут войска, идут — в который раз! — туда, где Ленин, руку простирая, на грозный подвиг призывает нас. Они идут, колонна за колонной, еще в гражданском, тащат узелки… Невидимые красные знамена сопровождают красные полки. Так шли в Семнадцатом — к тому ж вокзалу, в предчувствии страданий и побед. Так вновь идут. И блещет с пьедестала неукротимый Ленинский завет.

22 июня 1941

В госпитале

Солдат метался: бред его терзал. Горела грудь. До самого рассвета он к женщинам семьи своей взывал, он звал, тоскуя: — Мама, где ты, где ты? — Искал ее, обшаривая тьму… И юная дружинница склонилась и крикнула — сквозь бред и смерть — ему: — Я здесь, сынок! Я здесь, я рядом, милый!— И он в склоненной мать свою узнал. Он зашептал, одолевая муку: — Ты здесь? Я рад. А где ж моя жена? Пускай придет, на грудь положит руку.— И снова наклоняется она, исполненная правдой и любовью. — Я здесь, — кричит, — я здесь, твоя жена, у твоего родного изголовья. Я здесь, жена твоя, сестра и мать. Мы все с тобой, защитником отчизны. Мы все пришли, чтобы тебя поднять, вернуть себе, отечеству и жизни.— Ты веришь, воин. Отступая, бред сменяется отрадою покоя. Ты будешь жить. Чужих и дальних нет, покуда сердце женское с тобою.

Август 1941

Стихи о ленинградских

большевиках

Нет в стране такой далекой дали, не найдешь такого уголка, где бы не любили, где б не знали ленинградского большевика. В этом имени — осенний Смольный, Балтика, «Аврора», Петроград. Это имя той железной воли, о которой гимном говорят. В этом имени бессмертен Ленин и прославлен город на века, город, воспринявший облик гневный ленинградского большевика. Вот опять земля к сынам воззвала, крикнула: — Вперед, большевики! — Страдный путь к победе указала Ленинским движением руки. И, верны уставу, как присяге, вышли первыми они на бой, те же, те же смольнинские стяги высоко подняв над головой. Там они, где ближе гибель рыщет, всюду, где угроза велика. Не щадить себя — таков обычай ленинградского большевика. И идут, в огонь идут за ними, все идут — от взрослых до ребят, за безжалостными, за своими, не щадящими самих себя. Нет, земля, в неволю, в когти смерти ты не будешь отдана, пока бьется хоть единственное сердце ленинградского большевика.

Сентябрь 1941

Песня о

ленинградской матери

Двадцатое августа 1941 года.

Ленинград объявлен в опасности.

Вставал рассвет балтийский ясный, когда воззвали рупора: — Над нами грозная опасность. Бери оружье, Ленинград! — А у ворот была в дозоре седая мать двоих бойцов, и дрогнуло ее лицо, и пробежал огонь во взоре. Она сказала: — Слышу, маршал. Ты обращаешься ко мне. Уже на фронте сын мой старший, и средний тоже на войне. А младший сын со мною рядом, ему семнадцать лет всего, но на защиту Ленинграда я отдаю теперь его. Иди, мой младший, мой любимый, зови с собой своих друзей. Да не падет на дом родимый бесчестье плена и плетей! Нет, мы не встанем на колени! Не опозорить, не попрать тот город, где Владимир Ленин учил терпеть и побеждать. Нет, осиянный ратной славой, великий город победит, мстя за Париж, и за Варшаву, и за твою судьбу, Мадрид. …На бранный труд, на бой, на муки, во имя права своего, уходит сын, целуя руки, благословившие его. И, хищникам пророча горе, гранаты трогая кольцо,— у городских ворот в дозоре седая мать троих бойцов.