— Гм!… Сходство поразительное! И знаете ли еще, на кого похож этот убитый? На вас, господин маршал «Великих

Дней». Вы удивляетесь? Чему же удивляться, ведь если это Эвлогий, то он сын отца д'Эспиншаля и вашей сестры, госпожи из замка Роше-Нуар… Впрочем, узнать, действительно ли это Эвлогий, я могу лучше всякого другого. У него должна быть рана под лопаткой, старая рана. Однажды мои охотники подстрелили его, встретив в моем лесу.

Тело было перевернуто, и знак от старой раны под левой лопаткой оказался. Не было никакого сомнения: убитый был не Каспар д'Эспиншаль, а дикий, столько лет бродивший по лесам.

Канеллака посвятили в новый план поимки сеньора из Мессиакского замка, и все вышли, чтобы отдать приказание армии собираться в новый поход.

Но в лагере царило ужасное волнение. Солдаты, отправившиеся погребать своих убитых товарищей, были поражены странным обстоятельством: у всех убитых была разорвана грудь и вырвано сердце. Только сейчас все догадались, чем жили две недели взрослый и ребенок на своей горе… Мнимый Каспар д'Эспиншаль и Миц питались сердцами убитых врагов.

Ярость и негодование всей армии не знало границ. С ужасными криками солдаты устремились к палатке Шато-Морана, где, знали, лежало тело людоеда.

Напрасно уважаемый всеми Шато-Моран настойчиво повторял: «Оставьте Богу месть над этим жалким дикарем. Он умер, и позорить мертвеца недостойно христиан».

Солдаты и крестьяне, составлявшие армию, вырвали тело Эвлогия из рук слуг, собиравшихся хоронить его. Голову отрубили и воткнули на пику, а остальное мгновенно растерзали на тысячу кусков.

Затем вся армия тронулась в путь с криками:

— В Мессиак! в Мессиак!

В Мессиаке никем не поддерживаемый замок понемногу приходил в упадок. Стены, рвы и бойницы были еще крепки, но окна комнат не открывались, никто в них не жил; везде лежали груды мусора, и сырость стояла в непроветриваемых коридорах и неотапливаемых залах здания.

Мальсен и дон Клавдий-Гобелет жили одни в целом Мессиаке. Но и капеллан не всегда сидел дома, чаще всего оставался здесь один лишь Мальсен. Угрюмый и неразговорчивый, интендант за это время совершенно одичал. Однажды, сидя в столовой комнате и читая охотничью книгу, Мальсен вдруг услышал звонок.

«Это, вероятно, дон Клавдий-Гобелет», — подумал он и пошел отворить ворота.

— Откуда тебя принесло? — спросил интендант достойного капеллана, когда они снова уселись в столовой комнате.

— Гм!… Принесло… Долго это рассказывать. Я умираю от жажды. — С этими словами дон Клавдий-Гобелет взял флягу с вином и осушил ее.

— Боюсь, плохая новость! — обратился он, поставив флягу на место. — Говорят, граф Каспар д'Эспиншаль убит.

— Дураки, — пожимая плечами, ответил интендант. — Поверь, никогда граф не был так силен, как теперь…

— Что же это ты? По-твоему, я лгун…

— Может быть.

Капеллан обиделся. Но снова взялся за флягу и утопил обиду в вине.

— Вот видишь ли, Мальсен, ты на этот раз можешь мне поверить: Каспар д'Эспиншаль действительно убит.

— Не поверю этому до тех пор, пока не увижу сам головы моего господина.

— Ну, ты ее увидишь! Наткнув на пику, чернь носит с триумфом эту прекрасную голову, которая при жизни пугала многих.

— Капеллан, достойный капеллан, прошу тебя, сознайся.

— В чем мне сознаться?

— Что ты был пьян, когда тебе рассказывали сказки о голове Каспара д'Эспиншаля.

Дон Клавдий-Гобелет почесал пальцем нос и ответил:

— Посмотри на меня, разве я пьян сегодня! Нет, я вполне трезв, а между тем все мной рассказанное я слышал сегодня. Однако в фляжке нет ни капли вина. Что бы это значило?

— Значит это только то, что ты ненасытный пьяница.

— А что же мне больше делать! Молиться и служить обедню запретил епископ. Я сам слышал, как оглашали это безбожное распоряжение в Иссоаре. С амвона монах читал бреве епископа, по которому меня за сообщничество и заговор с осужденным на смерть Каспаром д'Эспиншалем, за помощь, ему оказанную при побеге из церкви, мне, дону Клавдию-Гобелету, запрещается служить обедни, вечерни, совершать таинства, носить духовную одежду, пользоваться десятиной, словом, я лишен всех прав и привилегий моего сана.

Мальсен, слушая эту речь экс-капеллана, засмеялся.

Дону Клавдию-Гобелету показалось, будто кто-то вторит смеху интенданта, но он приписал это отголоскам.

— Не найдется ли у тебя какое-нибудь светское платье, брат Мальсен?

— Разумеется, найдется. Но мне кажется, я слышу шаги людей. Надо пойти узнать, кто это подъезжает к замку.

— Я пойду с тобой, но предупреждаю, что по возвращении мне непременно захочется пить.

Оба собеседника спустились в сторожевую будку и выглянули. Странное зрелище представилось их глазам: по дороге в замок двигалась длинная шеренга людей. У каждого в руках был горящий факел или оружие. Клубы дыма окутывали синим туманом идущих. Блестели пики, дула мушкетов. Временами, в кровавом блеске факелов, появлялись угрюмые и зловещие физиономии.