— Вы кто, чехи или немцы?

— Так что разрешите доложить — чехи, господин поручик.

— А почему вы смеетесь?

— Осмелюсь доложить — я… я не знаю, почему смеюсь, — ответил один из них, долговязый драгун.

— А ты тоже не знаешь? — обратился поручик к другому, приземистому, плотному человечку, которого словно бы с трудом запихали в узкий мундир.

— Осмелюсь доложить, я тоже не знаю!

— Ну так и смейтесь! — сказал Владислав и дал солдатам по сигарете.

Они повернули головы и смотрели вслед незнакомому молодому поручику.

Властислав вышел во двор, посыпанный шлаком.

Оба солдата еще долго выглядывали в открытое окно, пока чей-то грозный окрик из кухни не заставил их взяться за лохань.

Офицеры, которые в тот день сидели с Властиславом в кофейной гостиницы «У золотого льва», были в растерянности.

Действительно, попадаются же иногда такие вот баловни судьбы. И не хочешь на него смотреть, а глаз отвести невозможно.

Их самолюбие страдало.

Однако некая божественная сила неодолимо притягивает взгляд, таинственное сияние исходит от избранника, и не поймешь-как? зачем? — а ты уже радуешься, огорчаешься и завидуешь, и все-таки снова глядишь в изумлении на совершенную физическую красоту, делающую человека произведением искусства.

Человек — произведение искусства? Да ну его к чертям!

Сердишься в душе, а взглядом ласкаешь.

Ах, вот избранник небрежно махнул рукой.

И жест этот кажется бесконечно значительным. Ты махнешь точно так же — и никакого в том смысла.

Властислав смущенно молчит. Но за его молчанием словно бы ощущается большой жизненный опыт и снисходительное великодушие.

А попробуй-ка ты промолчать целый вечер! Все сидящие за столом решат, что ты просто глуп.

Ага, вот он попросил официанта принести мундштук.

И опять перед тобой образец благородного отношения к людям, к вещам, к жизни.

Вот напасть! Лучше уж сделать вид, что ничего не замечаешь. Но куда денешься? Вскоре всему городку и гарнизону стало известно, что благородные манеры Золотца — свидетельство его аристократического происхождения.

Хотя на самом деле это было не так. Аристократический облик Властислава был просто шуткой природы.

Рыцарский род Гложеков из Жампаха и Болехошти, старый дворянский род, у которого в гербе был изображен охотничий рог на серебряном поле и который кичился своим славным предком, Петранем из Зебина, в тринадцатом веке не раз побивавшем бранденбургских разбойников, а также разными там гейтманами, наместниками, бургграфами, камергерами, — род этот захирел, когда за принадлежность к общине чешских братьев все состояние его было конфисковано, и со времен битвы у Белой горы вплоть до наших дней он влачил жалкое существование, пока, невзирая на неприкрытую бедность, снова не добился рыцарского звания от императрицы Марии-Терезии Яхим Гложек, писарь податной управы в Кышпере.

Почему все-таки руки у него были словно из чистейшего розового мрамора? И кожа детская, нежная, как у грудного младенца?

На мизинце левой руки сверкал перстенек — в серединку его был вделан бриллиант.

Бриллиант чистой воды. Дар влюбленного сердца.

Браслет в виде цепочки шаловливо позвякивал на левом запястье.

Мундир на нем был не серый, как могло показаться, а цвета бледного золота с шелковистым отливом.

Тот, кто близко видел Властислава, напоминающего ангела с картины Рафаэля «Мадонна ди Фолиньо», удивлялся не только нежному, здоровому цвету лица красивого юноши, не только его изящной походке, но и улыбчивому, открытому взгляду, в котором словно бы читалось отпущение грехов всему этому грешному миру.

У избранника небес разделенные пробором золотистые волосы падали мягкими прядями, а коротко подстриженные сзади овалом, они напоминали светло-желтый блестящий плюш, который плавно сливался с теплым цветом кожи у висков и шеи.

В маленьком городке всегда сразу становится известным любое сколько-нибудь значительное событие в гарнизоне.

Когда разнесся слух, что Властислав едет на фронт, все безмерно удивились. В лавках, в гостиницах, в каждой семье только и разговору было об этом. Странно, раньше словно никто и не думал, что ведь и он должен отправиться на войну, в пекло, каким представлялась война по рассказам первых раненых.

Подумайте только, люди, — да разве сможет этот прекрасный юноша, например, поджечь деревню? Или убить кого-нибудь своей блестящей серебряной сабелькой?

— И что там делать такому мальчику? — вопрошала супруга начальника налогового управления.

Супруга директора городской школы, бывшая преподавательница, глядя в окно на Властислава, растроганно вспоминала приключения юного барабанщика из рассказа Де Амичиса, которому за геройское выполнение приказа ротмистр вручил в больнице высший орден.

Так или иначе, прекрасный юноша разминулся со своим предназначением. Он был создан стать милым пажом при дворе добродушного сказочного короля, моделью для фигуры ангела у алтаря кафедрального собора или для цветной олеографии, изображающей молодого Христа, беседующего с апостолами.

Город любил его искренне и пристрастно, как умеет любить только чувствительное, одинокое женское сердце. Его любили уже потому, что хотя он и был со многими знаком, но ни с кем — близок, и хотя охотно дарил свою улыбку каждому, все же держался в отдалении, недоступный и словно бы нереальный.