Наконец Распутин дождался дичи покрупнее. Ага!

За полночь Коулмэн сидел на передней веранде и украдкой курил косяк, зажав его специальными щипчиками, чтобы не пропало ни крошки драгоценного продукта. С тех пор, как началось «Позднее шоу» Леттермана, прошло четыре косяка – значит пора подкрепиться. Коулмэн держал на коленях блюдо с кукурузными чипсами и маленькими, на один укус, сосисками.

Затянувшись еще раз, Коулмэн почувствовал, что кто-то на него смотрит. Обернулся – никого. Глюки, наверное, – а травка-то класс!..

Раздалось низкое рычание. У ступеней стоял Распутин; с обнаженных клыков капала слюна. Пес ступил вперед и клацнул зубами.

– О, приветик! – сказал Коулмэн. – Пришел брат мой меньший!

Распутин опять клацнул зубами и залаял.

– Кушать хочешь, да?

Коулмэн бросил собаке сосиску. Распутин поймал ее на лету и проглотил.

– Ух! Да тебя совсем голодом заморили! – Он бросил новую сосиску, Распутин поймал и ее. Потом сел и завилял хвостом.

Поток сосисок не прекращался.

– Кажись, сегодня у тебя день рождения!.. Это надо отметить! Стой…

Коулмэн хотел подняться, но упал.

– Ого, классно вставило!

Он встал еще раз, помедленнее, и ушел в дом.

Коулмэн вернулся с пластиковой упаковкой из-под искусственных сливок, поставил перед Распутиным и налил пива. Собака принялась лакать.

– Эй, паря! Главное в нашем деле – не спешить!

Коулмэн опять сходил в дом и вынес новый косяк и трубочку от рулона туалетной бумаги. Зажег косяк, глубоко затянулся, приставил трубку ко рту и, держа у носа Распутина, выдохнул.

– Задержи дыхание!

Распутин, увы, слушал невнимательно. Он замотал головой и тоненько, по-щенячьи, закашлялся.

– А давай телик посмотрим!

Коулмэн пошел в дом, Распутин за ним. Захватили финальную сцену «Конана».

– Что-то опять кушать хочется. А тебе?

Распутин хвостиком потянулся за Коулмэном на кухню; Коулмэн открыл кладовку.

– Ну, что на тебя смотрит?

Пес дважды пролаял.

– Что, Лэсси любит «Читос»?

Коулмэн вывалил в глубокую миску целый пакет. Открыл два «Будвайзера» и вылил в большой пластиковый стакан.

– Надо лить медленно, под маленьким углом, чтобы не сильно пенилось.

Коулмэн открыл еще банку и налил Распутину.

Распутин пошел вслед за Коулмэном в зал. Коулмэн поставил пиво и «Читос» на пол перед собакой и включил шоу «Ночной Ник».

Четыре утра.

Серж и Шэрон вернулись с ограбления номера в мотеле. В доме, не считая голубого свечения от телевизора, было темно. Серж и Шэрон тихо переругивались.

– …Нечего было бить его пистолетом! – говорил один.

– А что он на меня пялился?! – отвечала другая.

– Ты же делала ему минет!

– Все равно нечего пялиться!

– Похоже, мы так и не придем к консенсусу… – Серж включил свет. – Что задела, блин?

Коулмэн в полной прострации валялся на диване, Распутин – под кофейным столиком. Рядом блестели две лужицы рвоты – собачьей и коулмэновской.

– Какая гадость! – с чувством сказала Шэрон.

– Рота, подъем! – заорал Серж.

– Что? Что случилось? – пробормотал Коулмэн, медленно приходя в себя. Распутин проснулся и стукнулся головой о столик. Шатаясь, выполз, врезался в табурет и упал.

– У собаки красные глаза! – Серж внимательно посмотрел на пол. – Ты кормил его «Читос»?

– Он сам попросил.

– Тогда понятно, почему его рвало. Что тебя рвет, я давно привык. А это что такое?

– Лавовая лампа.

– Сам знаю. Что она делает на полу?

– Чтобы он посмотрел. Целый час на нее таращился.

– А чем вы еще занимались? – спросил Серж.

Коулмэн смутился.

– Ну, выкладывай!

Коулмэн выложил.

– Господи! – воскликнула Шэрон. – Ну ты и извращенец!

Коулмэн обиженно ответил:

– Я перчаткой.

– Но зачем?! – никак не успокаивался Серж. – Как такая мерзость вообще взбрела тебе в голову?

Коулмэн пожал плечами.

– У него сегодня день рождения.