Подняться по тревоге — секундное дело, поставить задачу — тоже несколько минут, и после обеда мы уже всяко будем в Москве.

К тому же завтра было только восьмое июня, и до рокового дня оставалось более двух суток.

Эту дату — десятое — я помнил хорошо. Именно в тот день в опустевшие царские палаты войдут бояре Голицын и Рубец-Мосальский, сопровождаемые дворянами Шерефетди новым и Молчановым, а также несколькими стрельцами, и, разведя семью Годуновых по разным комнатам, приступят к своему черному делу.

Но сейчас здесь находился я, Шерефетдинов там вообще никогда не появится, а остальные как войдут, так и уйдут несолоно хлебавши, поэтому волноваться не стоило.

Обругав себя за излишние переживания, я попытался уснуть, но не смог — помимо прохладной ночи сырая одежда, что была на мне, забирала остатки тепла. Словом, меня прохватил озноб, и пришлось лезть в мешок, чтобы достать кресало и огниво.

Промучившись еще с полчасика, я кое-как — трут отсырел, и надежды на него не было — с грехом пополам развел костер и развесил на палках одежду.

Терпения дождаться окончательной просушки не хватило — очень уж хотелось спать. Да еще комары замучили — Яуза-то под боком.

Словом, примерно через час, не больше, я стал заново одеваться, решив, что досохну ночью, и примостился на ночлег поближе к огню, который не стал тушить — не должны казаки продолжать поиски ночью.

Спал я плохо — один бок постоянно подгорал от костра, а другой мерз. Перевернешься, и, пока тот, что горячий, не остыл, — вроде ничего, а чуть погодя все начиналось сызнова.

Ну и какой отдых, если крутишься как пропеллер?

Правда, в общей сложности два-три часа мне удалось отдохнуть, хотя весьма относительно, и на том спасибо.

В очередной раз открыв глаза, я понял, что больше уже не засну — почти прогоревший к тому времени костер перестал греть и ближний к нему бок.

Вдобавок все равно светало. Легкая дымка наподобие тумана еще стелилась по земле, но очертания травы, казавшейся из-за этой дымки сиреневого цвета, уже хорошо просматривались даже на расстоянии нескольких метров.

Значит, пора вставать.

Но тут…

Насторожил меня треск сухих веток под чьими-то ногами. Кто мог идти сюда и с какой целью — я не рассуждал, не до того. Приподняв голову, я оценил обстановку и ободрился — определенно идущий был один, а уж тут как-нибудь управлюсь.

Однако нападать на спящего загадочный утренний грабитель не стал.

Вместо этого он подкрался к лошадям и, принявшись оседлывать Чалого, так увлекся, что мне удалось не только встать, но и подобраться к нему незамеченным.

Учитывая, что сабли на боку у конокрада не имелось, я решил для начала урезонить похитителя словесно.

Не из гуманизма — при чем тут он. Парень явно из местных — иной бродить в такое время не может, значит, должен знать дороги, в том числе и ту, которая ведет в полк.

А коня — разумеется, не Чалого, а второго — я ему, так и быть, подарю при расставании.

— Негоже лишать путника ло… — начал я и осекся.

На меня смотрело перепуганное и донельзя чумазое лицо… Дубца.

— Вот так встреча, — оторопел я. — И как ты тут оказался? Я ж тебя, помнится, оставил вместе с Квентином у Дмитрия. Или… с Дугласом что-то случилось?

Некоторое время Дубец молчал, приходя в себя, после чего устало опустился на землю, прислонившись спиной к здоровенному дубу.

— Княже… — с блаженной улыбкой на лице протянул он. — Живой.

Видя, что таким образом чего-то вразумительного добьюсь от него не скоро, я сменил тон:

— Ратник Дубец! Встать и отвечать как положено!

Тот вскочил, вытянулся и бодро отрапортовал:

— Так что беда, княже! — При этом он забыл выключить улыбку, и теперь ликующее лицо являло резкий контраст с произнесенными словами.

— Коротко и суть! — потребовал я, не снижая напора. — С кем беда? Какая? Почему так решил? Где Квентин?

— Княж Дуглас жив-здоров и в Москве, — начал он ответ с хвоста. — С им все хорошо, он женится на царевне.

— Это я знаю, — кивнул я. — А в чем беда?