И они увидели смерть, съежившуюся от дружного хохота прихожан. Банделе уже был рад, что приехал, и смеялся сильнее всех, только беззвучно.

— ...и вы думаете, Сатана сдался? Нет, друзья, ничего подобного. Он побежал домой за мачете и напал на Иисуса из-за угла. Христос перекинул его через голову и блестящим мечом нержавеющей стали рассек дьяволово мачете. Он не хотел его убивать и просто порезал с ног до головы. И Сатана ходил весь в бинтах, как олого-мугому. Братья, они дрались еще много раз, и смерть знает, кто сегодня сильнее... Христос победил. Вы знаете, я все время мечтаю построить хороший дом для Христа-победителя. Он ведь дрался за нас с вами. И вот когда умер наш брат, верный и неутомимый апостол, я пошел в обитель греха и разврата. И там я нашел того, кто сегодня с нами, хвала Всевышнему!

Они были здесь посторонними, и на них уставились сотни глаз.

— Он пришел, чтобы нам помочь. Нам надо построить Богу удобный, просторный дом. Мы построим его с помощью нашей веры и наших друзей.

— Он страдает чрезмерным оптимизмом, — прошептал Саго.

— Когда я с ним говорил, один его друг — он тоже тут, слава Богу, — и головы вновь обернулись к ним, — он тоже тут, как и все его друзья, которые пришли нам помочь. Так вот его друг, увидев на мне печать смерти, сказал: «Вы же сами не верите, что по-настоящему умерли». — Оскорбленный Ласунвон дернулся встать, но Эгбо удержал его за рукав и шепнул:

— Не будь ослом!

— Вот его-то слова и будут темой моей сегодняшней проповеди. Помните, сам Иисус сказал то же, только другими словами. Это когда он услышал о смерти Лазаря.

И в ту же минуту цитатчик выкрикнул:

— Лазарь друг наш уснул.

— Брат, скажи им еще раз.

— Лазарь друг наш уснул.

— Еще раз. Пойте песню надежды!

— Лазарь друг наш уснул.

— Друзья, Лазарь друг наш уснул, но Я иду...

— ...разбудить его!

— Друзья, печалиться свойственно человеку. Такая уж жизнь — скорбишь и печалишься. Даже Иисус Христос, Сын Человеческий, скорбел и печалился. Когда он пришел к пещере, где был похоронен Лазарь, даже Марфа, сестра покойника, заткнула нос шалью — так там воняло. Сын Человеческий попросил ее отодвинуть камень от входа в пещеру, а она зафыркала и сказала: «Господи! Уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе».

— Да, братья, наше дело — смерть и тление, но Бог, если верить в Него, спасет нас от отчаяния. Брат, прочитай им о воскресении.

— Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если он умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек.

— Вот вам благая весть. Печальтесь, но не отчаивайтесь. Христос был такой же, как вы и я, и одиннадцать апостолов, которые провожали нашего дорогого брата на кладбище. Запомните два слова божественного сострадания.

— Иисус прослезился.

— Он не отчаивался, не терял надежды, но...

— Иисус прослезился. Лазарь сделал паузу.

Затем он кивнул рядом стоявшему человеку, и тот усадил цитатчика на скамью.

— Я шел по долине теней и смерти... Именно в этой долине я ощутил длань Божью. Мне снилось, будто я иду хлопковыми полями и вокруг меня плывут клочья ваты. Я шел в молчании, и кругом тихо раскрывались коробочки хлопка. Под моими ногами был хлопок, хлопок плавал по воздуху, в небе, хлопок душил меня, как подушка. Все было бело, и я заблудился. Я испугался и стал звать на помощь крестьян, но даже не слышал своего голоса. Я испугался и стал бегать. Я искал выхода, потому что нечем было дышать. Я с трудом отстранял вату от глаз, рта и ноздрей. И вдруг она остановилась, и в воздухе стало светлеть. Я ослабел. В горле пересохло, может, от крика, может, от ваты. Голова раскалывалась. Я решил отдохнуть. «Если все начнется сначала, я встану и побегу», — сказал я себе. Я лег на мягчайшее в жизни ложе. Только я стал засыпать, ниоткуда пришел очень старый старик, весь в морщинах, с длинной белою бородой. Я не мог шевельнуться. Он начал тыкать в меня палкой, и в тот же миг я услышал голос.

— Что ты тут делаешь? — спросил он.

Я ответил, что отдыхаю. Он улыбнулся.

— Очень, очень хорошо. Я рад, что глаза у тебя видят. Лучшего места для отдыха не найти. Тебе удобно?

— Еще бы, — сказал я. — Я мог бы проспать тут целую вечность.

Старик улыбнулся ужасной, невозможной улыбкой, ибо рот его был набит ватой. Ни языка, ни зубов, только вата.

— Ты говоришь то же, что все.. — сказал он. — Каждый, кто сюда приходит, воображает, будто он может тут спать целую вечность.

Он зашагал прочь, и я вспомнил, что не знаю, как отсюда выйти. Но не успел я окликнуть его, как он вернулся и заговорил:

— Я забыл тебя спросить, эти поля не твоего отца?

Я ответил, что не имею понятия, чьи это поля.

— Ах, ты не имеешь понятия? А кто разрешил тебе здесь валяться?

Прежде, чем я открыл рот, чтобы просить прощения, он ударил меня палкой. Прежде, чем я сумел встать на ноги, он меня ударил раз двадцать. Он бил меня по чему попало. Я побежал. Следы его ног остались на хлопке, и я побежал по следам, но старик не отставал и с размаху бил меня палкой. И вдруг следы оборвались. Передо мной были огромные ворота. Я видел их верх, но ни вправо, ни влево не видел конца. А старик хохотал своим ватным ртом и смотрел, что я буду делать. Я бегал взад и вперед, а он издевался, зная, что выхода нет. И внезапно вся вата зашевелилась.

— Видишь, что ты наделал? — сказал старик. И он снова стал избивать меня. Он бил без пощады, а вата меня засыпала. Я обернулся к нему, чтобы просить прощения, но он так ударил меня по лицу, что я подумал, что кончусь. Губы мои распухли и стали размером с голову. И я закричал в смертном страхе:

— Помогите, ради Христа, помогите!

Помощи не было. Я разбежался, чтобы перепрыгнуть через ворота, но поскользнулся на вате и упал, а старик бил меня лежачего.

— Ради Бога, помогите мне, покажите мне путь отсюда!