Пили каждый день. У нас в раздевалке, в определённом месте стояла «дежурная» бутылка, любой мог подойти и налить, сколько душа пожелает. Как только бутылка заканчивалась, на её место ставилась другая, это значит, что кто-то уже «скинул» пару-тройку килограммов прямо «на территории». Закусывали в основном копчёной рыбкой, благо рыбокоптильня находилась недалеко (бартер «мясо-рыба» действовал уже тогда и неплохо). Кто уставал от принятого, хотя это было очень редко, ложился тут же в каптерке на старые ватники. Товарищи всегда прикроют. Вот именно эта «среда», как уверяет супруга, и превратила меня в окончательного алкаша, правда ещё работающего.

Да ещё как, работающего! Право дело, при - 24 по Цельсию и зимой и летом, выпитая пол-литра совсем и не замечалась, а потом эти ночные «мясные» гонки в поту от тяжести, и от страха. И только дома вся масса выпитого за день, или весь объём, чёрт его знает, одним махом «накрывал». Тут только бы до койки добрести. И вот ведь парадокс именно эти два года жена вспоминает, чуть ли не с благоговением, и это несмотря на то, что по её же словам я стал там «настоящим алкашом». А ларчик-то просто открывался - я зарабатывал деньги, ну «делал» если хотите. И неплохие деньги надо вам доложить. Вот она квинтэссенция бабьей психологии: пусть муж - вор, пусть – алкоголик, но он - «добытчик», он тащит в семью. И не важно, что они, эти самые деньги, дурно пахнут, и в прямом, и в переносном смысле. Ни одна русская баба, мужики, не простит вам безденежья.

 Одна моя хорошая знакомая, прочитав мои умозаключения, очень крепко возмутилась. Привожу прямым текстом: «Ну, брехня же! И потом, ну так устроено, что муж – добытчик, а мерило добычи – деньги. То, что содержат алкашей – сплошь, но и прощают тоже. Русская баба как раз сама и находит оправдание пьянству мужа. Послевоенные говорили: «он воевал», следующие – много работать пришлось, наше поколение – быт, мещанство заело, я у своего мужа вообще деньги не брала, что он мне и пенял потом: «Тебе никогда ничего не было надо, а мужчина должен напрягаться, а иначе – скука, а со скуки – водка» Баба отвечает за детей. Если мать пьёт – детям – хана, если отец – кошмар, но не смертельно. Короче, спиваются те, кто может себе это позволить, безответственные эгоисты. Ведь ты заначку делаешь не для приобретения детской одежды, к примеру, а на опохмел. Ты попробуй написать правду о том, как на самом деле живут и что чувствуют люди, живущие рядом с алкашом. Максимальная степень душевного комфорта достигается абсолютно примитивно – папа трезвый, УРА! А деньги мы сами заработаем…»

 Вот так вот, есть и такое мнение. И всё же я настаиваю, что пьянство, измены, футбол – простит, слабоватость в постели и ту простит, но если у вас карманы пусты и долго пусты – всё, «гуляй Вася, жуй опилки». Но, как говорится, эта тема для дискуссий.

Мне же дискуссировать некогда, надо рассказывать дальше.

Всё в этом мире когда-нибудь заканчивается, вот и моей безбедной, полуворовской, вечнопьяной, сытой мясокомбинатовской жизни однажды пришёл конец. И это даже символично, что крах моего относительного благополучия пришёлся на 91-ый год. В конце года рухнет Советский Союз, а вместе с ним под откос полетит жизнь миллионов его граждан. Так что можно сказать, что я жил в унисон со своей страной.

Первые сигналы о том, что жизнь скоро кардинально изменится мы, работники ППСа, получили ещё зимой 91-ого. На нас был совершён банальный бандитский наезд. Как-то в самый обычный рабочий день к проходной подъехали крутые ребятишки на четырёх машинах и так «чисто-так-конкретно» нам всё «указали и доказали». Ну, типа мы – барыги, а потому должны платить за «крышу». «По понятиям» так выходило. Типа.

Грузчики «холодильника» были тоже ребятками не хилыми и «на понял-понял» их развести было не так просто. Но когда двоим из первой смены проломили головы, пыл у наших заводил куда-то испарился, и скрепя зубами было решено, что надо платить.

Тогда эта новость, конечно же, взбудоражила общественность ППСа, кому же охота расставаться с кровно заработанными. Но и только-то. Но вот теперь я понимаю, что это был звоночек. Жизнь говорила нам: «Всё ребятки, шара кончилась». Социализм с его «родимыми пятнами» - я имею в виду несунов - умер. Наступала пора капитализма со всеми его соответствующими атрибутами, и рэкетом в том числе. Хватит тащить, что под руку попадётся, мол «всё кругом народное, всё кругом ничьё», пора учится деньги зарабатывать, в том числе и отбирая эти самые деньги у других. А как же, капитализм! Человек человеку – волк.

По-научному говоря, тихий спокойный Нижний вступал в эпоху «первичного накопления капитала». Пришло время коммерции, а с ней и время «бандитов». «Лихие 90-ые» – стояли на пороге, и били копытами.

Я ещё где-то с полгода проработал на ППСе, но потом произошло то, что и должно было – и это я теперь отчётливо понимаю – произойти.

Сан Саныч свалился мне как снег на голову. Позвонил эдаким бодрячком, скороговоркой проинформировал, что прибыл после скитаний по морям и океанам в родные пенаты, и тоном нетерпящим никаких возражений сообщил, что будет ждать меня ровно в 12 дня около нашего любимого пивбара. Я даже не успел сказать, что «Скобу» уже полгода как закрыли на ремонт. В телефонной трубке раздались короткие гудки, а я стал прикидывать, сколько у меня наличности.

Последнее время этот вопрос стал очень актуальным. Дела на мясокомбинате шли хреново. Нас урезали с шабашкой – колхозники стали неохотно возить скот на бойню, конкретно пасли менты – последние судороги социалистического планового хозяйства, а тут ещё этот наезд бандитов. После того как они отмудохали двоих парней из первой смены, сомнения в вопросе «платить или не платить» отпали как-то сами собой. В общем, с деньгами была беда, только-только хватало на выпивку. Мы даже перестали таскаться по ресторанам, а ограничивались скромным выпивоном в каких-то мутных двориках или прямо в шинках. Правда, шинкари уже неохотно меняли водку на мясо, требуя живых денег. От всех этих неприятностей пить я стал ещё больше, как впрочем, и все мои коллеги по бизнесу. Обстановка в раздевалке рабочих холодильника становилась с каждым днём всё хуже и хуже, во время пересменки уже не слышалось весёлых разговоров и подколок, мужики с первой смены как-то недружелюбно на нас поглядывали, считая, что нам, во второй, вечерами легче шабашить. Нередко происходили стычки, и даже воровство шабашки друг у друга. А тут ещё эта проблема с куревом. Как-то уж больно не хотелось отказываться от дорогих сигарет с фильтром и переходить на пролетарскую «приму». Короче говоря, здесь на ППСе, в воздухе висела тревога, вполне осязаемая – особенно ощущалась она по нашим, не таким как всегда полным, карманам, - тревога. Как впрочем, и во всей стране в 91-ом году. Вспомните-ка!