Теперь уже не послушать ни любимого Корелли, ни оперы, ни сладкозвучных речей дорогих французов. Визиты сокращены до минимума. Камердинер Крэгг, докладывая, больше не орет во всю глотку, склоняясь к самой физиономии, что было весьма неприятно, а пишет, но каким убийственным почерком…

Венецианский резной стол с бронзовым литьем и чернильным прибором приходится пододвигать все ближе к камину.

Милый друг,

я считаю, что время мое лучше всего употреблено тогда, когда оно идет на пользу тебе. Большая часть его — давно уже твое достояние, теперь же ты получаешь все безраздельно. Решительная минута пришла; произведение мое скоро предстанет перед публикой. Одних контуров и общего колорита недостаточно, чтобы обратить на него внимание и вызвать всеобщее одобрение, — нужны завершающие мазки, искусные и тонкие…

Я удалился от дел вовремя, как насытившийся гость, или, как еще лучше говорит Поп, пока тебя не высмеют юнцы. Мое угасающее честолюбие сводится единственно к тому, чтобы быть советником и слугою твоего растущего честолюбия. Дай мне увидеть в тебе мою возродившуюся юность, дай мне сделаться твоим наставником и, обещаю тебе, с твоими способностями и знаниями ты пойдешь далеко. От тебя потребуются только внимание и энергия, а я укажу тебе, на что их направить…

Первые два года пришлось побегушничать при посольстве в Брюсселе. Ничего, будь ты и принцем, начинать надо снизу, понюхать черную работу… Горечь в том только, что пока успеваешь помудреть, времена меняются, вчерашний выигрыш становится проигрышем. Лесть, интрига и подкуп всесильны всегда и всюду, но если раньше с этими горгоньими головами соперничали, вопреки всему, дарования, то теперь все забито развратной бездарью, везде восседают неучи из сановных семейств, у которых за душой ничего, кроме происхождения.

А у нас как раз этот пункт подмочен — единственный, но удобный повод для сведения счетов. Георг II, король по недоразумению, двадцать лет дрожал за долю наследства от любовницы своего производителя, с чьей незаконной дочкой нам довелось породниться. И вот этот мелкий хлыщ, которого после похорон хвалили за то, что он умер — под предлогом не чего-либо, а незаконнорожденности, отказал нам в должности резидента при австрийском дворе. Но мы не пали духом, мы вступили в парламент, и что ж из того, что наш первый спич оглушительно провалился. Пять минут сплошные запинки ("Выплюньте рыбью кость!" — крикнул с третьего ряда подонок Уолпол-младший), затем кашеобразная галиматья — и — уже под добивающие иронические хлопки — нечто среднее между членораздельной речью и барабанной дробью. Ничего, мальчик мой, я начинал не лучше…

Не собираясь делать тебе комплименты, я с удовольствием могу сказать тебе, что порядок, метод и большая живость ума — вот все, чего тебе недостает, чтобы сделаться видной фигурой. У тебя гораздо больше положительных знаний, больше способности распознавать людей и гораздо больше скромности, чем обычно бывает у людей твоего возраста, и даже, могу с уверенностью сказать, значительно больше, чем было у меня в твои годы. Преследуй свою цель упорно и неутомимо, и пусть всякая новая трудность не только не лишает тебя мужества, но, напротив, еще больше воодушевит…

…Нет, с парламентом ни в какую: за два-три дня до предстоящего выступления теряется сон, появляются какая-то сыпь, отечность, лихорадит…

Нервы, уговаривает себя лорд, но, мальчик мой, если б побольше страсти, здоровой злости!.. Сказывается пассивность твоей натуры и моя ошибка в первые годы, когда я в нетерпении требовал от тебя слишком многого…

Лорд это понял с запозданием, при разговоре с Джаспером, лучшим из королевских егерей. Беседа шла о пойнтерах. Честерфилд спросил, отчего у герцога Мальборо, страстного дрессировщика, охоты всегда бывали неудачными. Джаспер ответил: "Смолоду задерганная собака крайне неохотно поднимает дичь, милорд".

Что же, укрепимся, отложенное не потеряно. Цезарь начинал завоевание Рима с провинций, а мы перебьемся еще немного на скромной должности в Гамбурге, поупражняем речь, будем громко читать стихи.

У тебя есть основания верить в себя и есть силы, которые ты можешь собрать. В ведении дел ничто не обладает таким действием и не приносит такого успеха, как хорошее (хоть и скрытое от других) мнение о себе, твердая решительность и неодолимая настойчивость. Если один способ оказывается негодным, пробуй другой…

Ну вот и первый прыжок повыше: назначение экстраординарным посланником в Дрезден. Мальчик не сдался, борется, опыт поражений пошел на пользу. А как развился, какой утонченный ум и глубокие суждения. Привел как-то замечательный афоризм:

КОГДА ДУША ЖИВЕТ НЕ ПО-БОЖЕСКИ

(или "не по-своему"? — не расслышал) —

ТЕЛО ЛЮБЫМИ СПОСОБАМИ СТРЕМИТСЯ

ИЗГНАТЬ ЕЕ ВОН, КАК ИНОРОДНЫЙ

ПРЕДМЕТ — кто же, кто это сказал… Какими способами…

Да, немалое наслаждение — теперь уже единственное — беседовать, спорить, болтать, хоть и через тридевять земель, о делах текущих, о новостях и сплетнях, о перспективах, которых нет, о людях с их глупостями и гнусностями, обо всей этой карусели, которая вдруг снова гонит по жилам замерзшую кровь и обретает азартный смысл… Увы, почерк тридцатишестилетнего мальчика по-прежнему мелкозубчат и водянист, а перо не слишком-то щедро…

Вежлив, заботлив, но скрытен, по-прежнему скрытен. Хоть бы раз поделился чем-нибудь из того, что можно доверить интимному другу. Как ни намекал, ни выспрашивал, иной раз даже в форме чересчур вольных советов и пикантных признаний — в ответ стена. Неужели до сих пор монашеское существование?..

Сегодня утром я получил от тебя письмо, где ты упрекаешь меня, что я не писал тебе на этой неделе ни разу. Да, потому что я не знал, что писать. Жизнь моя настолько однообразна, что каждый последующий день недели во всем похож на первый. Я очень мало кого вижу и ничего не слышу в буквальном смысле…