Леви Владимир Львович
Шрифт:
А Жорик… Нет, не сказал бы, что он померк. Таинственная сильная личность, мафиозный отличник
Вытянулся, взматерел. Занимался гипнозом по той самой книжечке, о которой я и думать забыл, практиковался без устали и с умом. До времени — никаких зрелищ, работа строго индивидуальная. Держал на раппорте человек пять сомнамбул — ребятишек из нашей школы, а в качестве телохранителей — парочку окрестных мордоворотов. Одного, прыщавого громилу с мутными глазами, полудебила по прозвищу Женька-псих, водил за собой как цепного пса. — «Ко мне, Жан! Стоять! Сидеть!.. Взять!..»
Элементарный императив плюс обещание за примерное поведение предоставить бабу. — «Я его могу убить одним взглядом. Подтверди, Жан.. «Угу-у-у…»
Ходячая сила воли. При всем том непонятным образом выходило, что Жорик, со всеми его грозными и полезными качествами, никому не нужен. Его общества не то чтобы избегали, но как-то потихоньку отваливали. Требовалось еще что-то, чем он не обладал.
10. Нюанс. Первая истерика
В десятом классе нас немного сблизило увлечение живописью.
За этюдником и в музеях с него что-то слетало. (Один раз почудилось, будто серая тень выскользнула из-за спины и нырнула в стенку.) С дрожащим взглядом, с дремотной улыбкой работал кистью… Краснел, бледнел, переставал слышать — настоящий творческий транс. Если бы я не видел его и ТАКИМ, все было бы проще…
О живописи он знал все, что было доступно в те сумеречные времена. Открыл мне постимпрессионистов и абстракционистов первого поколения.
Я рисовал его, он меня во всевозможных манерах; к семнадцатилетию подарил мне масляный тетраптих «Антоний» — феерию цветовых пятен. Я не мог в них себя опознать, но пришел в восторг, восхищаюсь и по сей день.
Не сомневаюсь, в нем бушевал художник, с несравненным своеобразием чувства цвета. Он бы и сам в этом не сомневался, если бы не одна досадная недостача.
Линия не давалась. Полнейшая беспомощность, топорность рисунка. Зрительно-двигательная память была просто никуда… «Как ты это можешь, как можешь, ну объясни! Как ты ЭТО можешь?!»
Что я мог объяснить?
Брал бумагу и карандаш, закрывал глаза и отпускал руку. Готово: портрет, движение. Цветы, звери. Ну как объяснить?
— «Зачем тебе это, ты цветовик, я рисовальщик». — «Нет, мы должны развиваться вместе. Искусство жестоко, все или ничего. Ты научишь меня, а я тебя дотяну до Фалька и до мусатовского нюанса…»
Однажды у него дома, в отсутствие бабушки, я таким вот слепым способом смеха ради нарисовал пять танцующих обнаженных женских фигурок и возле каждой — жоркины физиономии, с выражением лиса в винограднике. Открываю глаза. Жорки нет.
— Э… Ты где? Молчание.
Скрип за зеркальным шкафом.
— Жорк!
— ОГЛЯНИСЬ. Фью-ть!
Хлебный нож, просвистев мимо моего уха, ударился в стенку и упал мне под ноги.
— ПОДНИМИ.
— Ты что?..
— ПОДНИМИ. ВСТАНЬ НА МОЕ МЕСТО. КИДАЙ В МЕНЯ.
— Жорк, ты что?!.
— Нам вдвоем не жить на этом свете. Кто-то должен… Кто-то должен… Уходи, слышишь, уходи быстро… СТОЙ.
— Стою. Ну.
— ВОЗЬМИ НОЖ.
— Кончай шуточки, мне не нравится. Ты что, из-за этого опсихел? Порву.
— Хе-хе-хе-хе-хе-хе-хо-о-о-о-о-о!!!.. Это была его первая открытая истерика. О других я не догадывался.
11. Ещё нюансы
Волосы цвета хозяйственного мыла (сам Жорик обозначил — «нечищенного серебра»). Якорная дуга подбородка — отметина прирожденного организатора.
А чтобы узреть глаза, нужно спуститься по крутизне лба в промоину между мощными надбровными дугами: здесь эпицентр магнетизма, воронка… нет… осторожно, в зрачки не надо. Радужка цвета январской предутренней мглы, с невычислимым, но крайне важным процентом сиреневого.
В девятом классе он был еще девственником.
Мы учились в эпоху раздельного обучения, и по этой причине все были сексуально озабоченными, почти у всех выпирало. Я говорю «почти», потому что Жорик, например, к этой категории не относился, его что-то тормозило, давило. С девчонками напрягался, краснел-бледнел, куда-то девались и красноречие, и самоуверенность. Потом прорвало: «Знаешь, блондинки лучше всего трахаются под гипнозом». — «А брюнетки?» — «Они и так в трансе.»
Говорил на эти темы редко, но метко. Жадно расспрашивал о моем опыте. Заявил как-то: «Когда я начну, я твоих глупостей повторять не буду. Пошла на… любовь, они у меня все как овечки будут. Мужскую силу хотят чувствовать, сучки? Мужская сила — это гипноз, это власть…»
12. Главное — развивать способности
Он собирался стать дипломатом или режиссером, ни в коем случае художником, а о медицине и звука не было.
Я, впрочем, тоже принял решение в самый последний момент.