Липсиц был абсолютно спокоен. Он говорил монотонным голосом, так, как будто читал лекцию студентам. Разговор велся по-русски, и Сапожников искренне удивлялся, насколько Моте удалось сохранить произношение и нюансы языка, на котором он практически не говорил последние тридцать лет. Михаилу Петровичу убаюкивающая интонация Моти пошла на пользу, он начал успокаиваться, понимая, что одноклассник вряд ли сдаст его в ФБР или ЦРУ – бог его знает, кто этим у них занимается? Вместе с тем на этом шпионская операция благополучно закончится, и он останется при своих: обезопасит семью от возможных проблем и продолжит отношения с Софи. Как только Сапожников подумал о девушке, Липсиц произнес ее имя.

Сапожников вздрогнул, он заметил, что в последнее время собеседники научились читать его мысли.

– Теперь о Софушке. Те люди, которые подготовили твое проникновение в мой дом, досконально изучили, как и чем я живу, и поняли, что наиболее короткий путь ко мне через любимую дочь. Ты оказался успешным ловеласом…

– Это чушь! – взорвался Сапожников. – Я люблю твою дочь.

Липсиц пожевал губами, почмокал ими и сказал:

– А ты знаешь, может быть. Ты ее действительно полюбил, но это и немудрено – такую умницу и красавицу. Значит, тебе организовали якобы случайную встречу, это так?

– Нет, мне никто не организовывал случайные встречи. Я летел вне всякого плана в Лондон…

Произнеся название города, Сапожников запнулся. Он вдруг вспомнил, что в тот раз не мог вылететь из Москвы два дня в связи с проблемами, возникшими с его самолетом. Могло ли быть подстроено, что разрешение на выезд специально предоставили с учетом пересечения по времени в одном терминале Сапожникова с Софи?

«Так бывает только в кино! Ладно, как-нибудь на досуге подумаю».

Мотя выглядел очень уставшим, было видно, что каждое новое слово дается ему с большим трудом, тем не менее он спросил:

– Что остановился? Вспомнил что-то?

– Нет, ерунда всякая в голову приходит.

– Зря ты так, именно твоя «ерунда» и может быть истиной!

– Прекрати! – повысил голос Сапожников, не желающий верить в разыгранную по нотам встречу с Софи. – Этого не может быть!

– Не знаю, о чем ты говоришь, но может, еще как может, – произнес Мотя с интонацией, полной сострадания.

Разговор закончился. Одноклассники сидели и молчали. Минут через пять, показавшихся вечностью, Сапожников сказал:

– Не знаю, сможешь ли ты мне поверить, но я действительно люблю твою дочь…

– Я тебе уже говорил, что это единственное, во что я могу поверить.

– И на том спасибо.

Сапожников поднялся, собираясь закончить беседу и выйти из кабинета.

– Подожди! – вдруг закричал впервые потерявший самообладание Липсиц и тут же взял себя в руки: – Извини. – Он, настоящий интеллигент, даже в такой критической ситуации не мог опуститься до банальной грубости: – Извини, присядь. Я все-таки хочу с тобой закончить этот разговор.

Сапожников с большой неохотой присел на то же место, предчувствуя, что именно сейчас предстоит пережить непростые минуты.

– Понимаешь, Миша, охота за мной идет очень давно. У меня вскрывали машину, залезали в дом – до тех пор, пока власти не установили круглосуточное наблюдение и охрану дома, а вот от присутствия личной охраны в доме я отказался. Не хочу ощущать себя под домашним арестом. Поэтому двадцать четыре часа в сутки рядом с домом стоит автомобиль с двумя федеральными агентами в нем. Видишь, насколько ценен для самой великой страны в мире твой бывший одноклассник.

– Я и не сомневался, – парировал Сапожников.

Липсиц, не обратив внимания на реплику Михаила, продолжил:

– Я ждал, что эти люди придумают что-нибудь новенькое. Кстати, кто они?

– Не знаю!

– Ну и ладно. Для меня это не имеет ни малейшего значения, я так спросил, из любопытства. Самое удивительное, что если бы ты даже влез в мой компьютер, а это, поверь мне очень и очень непросто, я ведь все-таки математик, и очень неплохой, ты ничего бы там не нашел.

– Почему? – не скрывая удивления, спросил Сапожников.

Его искренне тяготило продолжение разговора, но встать и уйти было невозможно, поэтому приходилось сидеть и выслушивать излияния Липсица. А Мотя, наоборот, по какой-то необъяснимой причине хотел высказаться. Может быть, это происходило от того, что перед ним сидел одноклассник, человек, вернувший его в то счастливое и тяжелое время, когда все в жизни было интересно, и оно, к величайшему сожалению, уже никогда не вернется!