– Чушь! Сейчас на дворе двадцатый век, а не мракобесное Средневековье! – воскликнул Эйнштейн. – Я сам был третируем моими профессорами, которые не любили меня из-за моей независимости и пытались закрыть путь в науку, но это совсем другое, нежели то, что говорите вы. Все, достаточно фантазировать, давайте перейдем к реалиям. Что я должен сделать?

Борн, довольный, что наконец появилась возможность закончить неприятную тему, с радостью перешел к обсуждению работы с наследием Минковского: – Посмотрите тетрадь, которую я вам передал. Вы увидите записи профессора. Далее на их основе я сделал анализ о собственной энергии электрона при ускоренном движении, для которого можно указать точное решение.

– Это интересно, – произнес вслух Эйнштейн так, как будто разговаривал сам с собой.

– Вот видите! Поэтому мы с профессором Гильбертом и решили предложить вам познакомиться с материалами Минковского. Замечательно, если удастся сделать новую статью, если нет, то используйте материалы по вашему собственному усмотрению.

– Это интересно, – вновь сказал Эйнштейн, и Борн не понял, слышал ли Альберт его последние слова.

От своих друзей Макс знал, что, если Эйнштейну приходит в голову какая-то мысль, он перестает замечать мир вокруг себя, погружаясь в свое собственное не доступное ни для кого пространство. Особое состояние аутизма, из которого через определенный промежуток времени Альберт возвращался и продолжал быть обычным, может быть, немного странноватым человеком.

Прошло несколько минут, прежде чем Эйнштейн как ни в чем не бывало спросил:

– Что вы ожидаете увидеть по результатам моей работы?

– Абсолютно ничего. Если получится выпустить какие-нибудь материалы памяти Германа Минковского, будет замечательно, нет – тоже не страшно. Главное, чтобы вы могли воспользоваться идеями покойного профессора.

– Я понял. Конечно, я помогу вам, и надеюсь, получится интересный материал. Но не обещаю, что это произойдет достаточно скоро, поскольку я получил предложение занять должность ординарного профессора в Цюрихе и сейчас должен буду сосредоточиться на своем курсе.

Борн понимающе покачал головой, для него главным являлось согласие Эйнштейна начать работу с тетрадью, а какой будет результат, сегодня, в феврале 1909 года, сказать сложно. Одно успокаивало: в профессиональном мире Эйнштейн был известен своей безукоризненной порядочностью, и передача ему тетради равносильна ее помещению в банковский сейф. С ней ничего не могло произойти, а кроме того, если даже одна строчка наследия профессора может быть использована в работах современных физиков, это будет самым большим вкладом в дело увековечивания памяти великого ученого Минковского.

Эйнштейн принялся с интересом листать тетрадь, останавливаясь на страницах с математическими формулами, потом он просмотрел записи Борна и поднял глаза, в которых, как и прежде, забегали озорные искорки.

– Вы предлагаете интересные вещи, но по поводу вот этих расчетов, – Эйнштейн ткнул пальцем в написанные формулы, – я мог бы поспорить. Смотрите…

– Альберт, – перебил его Борн, – если можно, то не сейчас. У меня меньше чем через полтора часа поезд, а до вокзала надо еще добраться. Так что, можно сказать, ни осталось ни одной минуты.

Эйнштейн надул губы, как ребенок, у которого злая няня отняла любимую игрушку:

– Как хотите.

– Нет, вы меня не поняли. Я очень хочу, но в данный момент тороплюсь. Надеюсь на скорую встречу.

– Доброй ночи! – как ни в чем не бывало произнес Мотя.

– Я-я… Вот, не спится, вот и забрел, сам не знаю… – попытался сбивчиво объясниться Сапожников.

– Прекрати, Миша! Я сразу же понял, зачем ты появился в моем доме.

– Зачем? – Сапожников все еще продолжал свою игру, надеясь оправдать свое появление в кабинете Липсица случайностью.

– Миша, скажи мне, ты правда настолько забыл меня? Неужели ты не помнишь, что я был чемпионом Москвы по шахматам и мог с ходу решать любые логические задачки?

– Я тоже!

– Помню, но сейчас задачку разгадываю я, а не ты!

– Я все равно не могу понять, о чем ты говоришь?

– Ладно, начну по порядку, для непонятливых. Присаживайся. – Липсиц указал рукой на кресло, стоявшее напротив письменного стола. – Итак, твое первое появление на симпозиуме в Хьюстоне. Я конечно же был ошарашен. Сначала даже растерялся немного, если помнишь, но потом, сам не знаю зачем, решил проверить: а ездил ли ты раньше на подобные мероприятия? Я не нашел тебя ни в одном списке прошлых лет.

– Дело в том, что я неофициально приезжал на один-два дня, но не регистрировался.

– Сомневаюсь, что такой человек, как ты, постоянно стремящийся к публичности, а это, как мне помнится, еще со школы, мог отказаться от очередной возможности покрасоваться на страницах международных сборников.

– Ты меня не знаешь, я очень изменился за последние годы и сейчас стараюсь не только не афишировать свое лицо, но даже избегаю лишних контактов…

– Ерунда, – перебил Липсиц, – достаточно в Интернете набрать твое имя, и увидишь десятки тысяч упоминаний о тебе, твоей компании, твоей семье, твоей жизни. Не каждая голливудская звезда пиарится так активно. Все, на эту тему закончили, переходим к следующему эпизоду.