Сергей Петрович подошел к цыганке.

— Я не дурю. Только в городе небезопасно. Без пропуска здесь много не погуляешь, а документов у тебя нет. Выдать пропуск человеку, не имеющему места жительства, имени и фамилии, нельзя. Есть у нас знакомая барышня, попросим ее, она с тобой погуляет. — Он повернулся к столу, завертел ручку полевого телефона. Вошел Потемкин. — Нашей гостье необходимо пройти освежиться, посмотреть город, подумать, но документов нет, выпишите два пропуска на имя машинистки, только сперва накормите.

— Спасибо, начальник, — сказала она и, сверкнув глазами, запела: «Мы только знакомы, как странно...»

Потемкин провел цыганку в небольшую комнату, предназначенную для столовой, поставил перед ней котелок с картошкой и, шепнув что-то на ухо дежурному матросу, поспешил к начальнику.

— Приказание выполнил, — доложил Потемкин.

— Давай на подпись пропуска и пришли ко мне машинистку.

— Но ведь ей трудно справиться с этой задачей, вдруг побег, а ведь она, согласитесь, настоящая Лиза из «Дворянского гнезда»! — восторженно проговорил Потемкин.

— Нет, согласиться, Федор, не могу. Лиза из «Дворянского гнезда»? Да ведь наша «Лиза», во-первых, дочь учительницы, в бога не верит, и монахиней, как тургеневская Лиза, быть не собирается. Зови, Федор, нашу «Лизу», и ты нужен будешь.

В кабинет легкой походкой вошла Любочка, она подошла к столу и подняла ясные глаза.

— Я слушаю.

— У вас срочной работы много? — спросил Сергей Петрович.

— Как обычно, — ответила девушка, обрадованная вниманием Бородина.

— Вы единственная девушка у нас на службе. Задержанную по подозрению цыганку надо вывести на прогулку в город. Это очень важно. Часа через два возвратитесь обратно. Поговорите с ней по душам. Вот ваши пропуска, — Бородин протянул ей две красные бумажки. — И это возьмите, может понадобиться, — Бородин подал ей маленький браунинг.

Любочка вздрогнула и побледнела. — Я не умею стрелять, — пролепетала она.

— И не нужно, он не заряжен. Это на тот случай, если к вам пристанут разбойники. А стрелять мы вас научим

Любочка робко вышла, озадаченная странным поручением.

— И тебе советую прогуляться, мало ли кто наших девушек обидеть может, — сказал Бородин, обратившись к Потемкину.

Тот понимающе кивнул в ответ.

Цыганка и Любочка молча прошли Суворовскую. У входа в Александровский парк встречный патруль замедлил шаг. Один из матросов с улыбкой прокричал: «Маленькой хозяйке привет!»

Любочку знали матросы-пограничники и уважали ее за скромность и трудолюбие.

— В обществе моряков я всегда чувствую себя, как рыбка в воде, — похвалилась цыганка, когда они вошли в парк.

— Пожалуйста, не говорите так при мне, — не удержалась девушка.

— Ах ты моя красавица, я тоже такая была. Тебя как зовут?

— Люба.

— Любушкой тебя называть надо. Меня тоже так называли, когда пятнадцати не было, а потом — только Любовь.

Они прошлись по аллее, мимо дуба-великана. Цыганка ударилась в воспоминания.

— А уж после свадьбы муж стал Любкой звать. Так вот Любкой и осталась. А муж — бородища — во, как стеганет кнутом для острастки — ветер в тихий день засвистит: «Любка, шатер чини!»

Цыганка умолкла. Вдруг она рванулась в соседнюю аллею, где только что прошел человек. Любочка вздрогнула, растерянно глядя, как пригибается к земле цыганка.

— Боже мой, — прошептала она, — прячется, от меня хочет уйти.

Она хотела крикнуть, но получился шепот, которого сама испугалась.

Цыганка медленно шла обратно.

— Потянешь? — спросила она, протягивая прилипший к ее пальцам только что подобранный дымящийся окурок.

— Что вы, я не курю.

— Как хочешь, — равнодушно ответила она на Любочкин отказ, жадно затянувшись и проглатывая дым.

— Хороший ваш начальник, да жадный: картошкой накормил, а папироски на закуску не дал. — Оглядевшись вокруг, добавила:

— Хорошо тут, вольно, и весной пахнет, только у меня метель играет, — вздохнула цыганка, опустившись на скамейку. В глазах ее нарастала тревога.

Любочка постояла немного и тоже присела на скамью.

— Не договорила я тебе, милая!

Цыганка, сидя, взяла Любочку под руку, прижалась к ней, заглянула в глаза. — Десять лет Любкой была, измытарилась. В позапрошлом году табор наш в Крым перекочевал. Хор самому барону Врангелю пел. Приглянулась я одному офицеру, и он мне мил показался. Чистенький, беленький. «Брось своего бородача, женой моей будешь», — сказал он. Я и поверила. Только жизнь не стала легче. Как игрушка из одних рук в другие переходила. Каждый день у него друзья новые. Любка, спой, Любка, потанцуй. Красные пришли, офицер сбежал. Меня прежний муж нашел. Побил больно...»