В глазах Прокопия нетрудно было увидеть надвигающуюся грозу. Наклонившись к уху епископа, отец Николай прошептал:

— Все в сборе, ваше преосвященство.

Одетый в черную мантию епископ державно кивнул головой и замедленным шагом прошел к столу. Опустился в кресло. Его неприветливый взгляд скользнул по лицам.

— Смиренный Тихон, божьей милостью патриарх Московский и всея Руси, в послании своем к возлюбленным в господе архипастырям, пастырям и всем верным чадам православной церкви Российской, нам пишет: «Тяжкое время переживает ныне святая православная церковь на русской земле. Гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги божьего слова и тщатся погубить дело бога нашего и вместо любви христианской всюду сеют семена злобы, ненависти и братоубийственной брани... Декреты богопротивного правительства сыплются, как огненные листья с дерева, испепеляют устои христианского образа жизни. Но особенно пагубно они действуют на веру, церковь православную и ее устоявшийся вековой уклад. Без храмов, без молитвы, без бога хотят повести богомольный и покорный народ по пути в преисподнюю».

Епископ перекрестился и продолжал:

— «Для святой Руси начинается новый период ее истории, — период гонений и страданий за Христа, период мученичества за веру Христову! Помоги, господи, и благослови!»

— Помоги, господи! Помоги, господи! — загудело по просторному залу.

Прокопий закончил читать. Но говорил он, не выпуская патриаршего послания из рук, придавая своим словам значение предыдущих слов:

— Зовем всех вас стать на защиту оскорбляемой и угнетаемой святой матери нашей. Мы не одиноки. Перед лицом антихриста к единению зовет православную церковь папа Римский... Властью, данной нам от бога, запрещаем вам вступать с большевиками в какое-либо общение. Если же кто из вас дал ввести себя во искушение, покайтесь немедля, дабы на всех нас не снизошло проклятие господне, дабы всевышний и всеблагий не отвернулся от нас в эту тяжелую для веры минуту.

Епископ умолк. Он сел, пристально вглядываясь в лица двенадцати сидевших вокруг стола священнослужителей.

Отец Николай торжественно произнес, поднимая глаза к потолку:

— Воля бога и воля нашего владыки едины.

Опускаясь в свое кресло, он, будто невзначай, задел локтем огромный, напоминающий сорокаведерную бочку, живот сидевшего рядом протоиерея Успенского собора Ширяева. Тот обидчиво покосился на отца Николая и, опершись обеими руками о стол, тяжело привстал, шепелявя пришедшие ему в голову слова:

— Мы со всею верностью посвятили себя на священную службу...

Оглядевшись, словно спрашивая — не ошибся ли? — протоиерей умолк, а сидевший рядом с ним вертлявый попик Сретенско-Сухарницкой церкви, отец Терентий, звонко затараторил:

— Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым.

Епископу не понравились эти слова, и он осадил Терентия гневным взглядом.

Затем выступил отец Дионисий из Греко-Софиевской церкви. Он блеснул знанием псалма царя Давида: «Ты окружаешь меня, и все пути мои известны тебе». Поп Дионисий водил в воздухе руками, словно рисовал круг, которым окружил его господь.

От Екатерининского собора, что на Военном, поднялся старый благообразный с кустистой холеной бородой протоиерей Кирилл. Прижав руки к груди, он, точно апостол Филипп из «Тайной вечери», посмотрел ввысь и трагическим голосом спросил епископа:

— Владыко, неужто теряем мы веру? — и тут же добавил клятвенно, глуповато: — Я верен тебе, яко пес хозяину.

За ним поднялся с места, крестясь и беззвучно шевеля губами, тщедушный попик с темным лицом, похожий на Иуду — отец Александр из Забалковского прихода. Он кивнул в сторону сидевшего с ним отца Порфирия из Преображенской церкви и как бы от имени обоих произнес:

— Нет пуще святотатства, како солгать на духу...

Тоненьким, гнусавым голоском сказал свое верноподданическое слово от всех святых кладбищенской церкви рыжебородый, с плешью во всю голову и жидкой, просвечивающейся бородкой, отец Варфоломей. А от прихода психиатрической больницы — отец Викентий, со свойственным ему от природы расстройством речи, добавил:

— Слова сии плаведны и велны.

Отец Николай, воспользовавшись паузой, еле сдерживая себя от надоевшего ему представления, именем владыки произнес:

— Не всякий глагол слуги господня суть глагол божий... Аминь!

Наступила тишина. Сначала отец Николай, а затем все остальные повернулись к отцу Леониду, который не спеша поднялся с места и со скорбным, но спокойным выражением лица разглядывал свои руки, чуть склонив голову набок. Когда он выпрямился и встретился глазами с чугунным взглядом епископа, почувствовал во рту горечь, точно язык коснулся желчи. Но вот морщинки на его высоком лбу разгладились, лицо посветлело, в глазах появился озорный блеск. Кашлянув, отец Леонид отчетливо, словно школьный учитель, заговорил:

— Когда господь взял поданную ему фарисеями монету с изображением кесаря, он посмотрел на нее и спросил: чье это изображение? Возвращая монету, сказал: «Воздайте кесарю кесарево, а богу божие». Мы с вами воздаем только кесарю, а богу — ничего. Я смиренно хочу коснуться истины. Его преосвященство запрещает нам вступать с нынешней властью в какое-либо сношение. Но ведь это противоречит заповеди: всякая власть от бога. Получая щедрое даяние от прихожан, мы не разделяем эти дары со страждущими и жаждущими. Освещая наши храмы электричеством, мы оставляем во мраке больницы и госпитали, где люди в последнем слове своем обращаются к богу с большей верой, чем мы здесь...