Как вам видится у Бродского стратегия вытеснения лирического "я" из стихотворения?

Я не уверен, стратегия ли это. В этом есть некоторое целомудрие. Когда я читаю нынешних поэтов, то спотыкаюсь об их "я": я съел то-то и то-то, у меня зуб заболел. При том, что себе-то он, наверное, интересен был, но есть какая-то вежливость — нельзя себя очень навязывать. Он, конечно, про себя писал, но старался говорить об этом как бы со стороны. Не говорить о самых мелких подробностях своей жизни, а только о том, что тебя объединяет с другими людьми. И если это любовные мучения, скажем, то или некоторое абстрагирование, или перевод из чисто личного плана. В наше время, особенно поэты-дамы, вдаются в частности своей эмоциональной жизни, а мне до этого дела нет. Я не знаю, или он интуитивно это понимал, или это действительно такая скромность душевная. Он умел отодвинуться от себя. Он также пишет и свои эссе как бы от имени некоего абстрактного человека.

Да, эта объективизация своей личности особенно заметна в отождествлении с человеком вообще: "человек приносит с собой тупик в любую/точку света" ("Йорк"). В "Письме Горацию" Бродский берет в поводыри Горация, а не Вергилия, как Данте, но параллель все равно напрашивается. Очевидна ли она для вас? Или это натяжка?

Мне кажется, он имеет в виду сходство темпераментов, почему-то относя себя к меланхоликам. Я скорее отнес бы его к холерикам, сильному типу, а меланхолическим был его взгляд на существование. Но вряд ли ему нужен был проводник как литературный прием, он сам вполне обжился в латинской античности.

Бродский жалуется, что не написал "Божественную комедию", не создал "Метаморфоз" (6:365). Вам не кажется, что Бродский написал свою "Божественную комедию", но только во фресках?

Не знаю, почему он жалуется. Не писать же их во второй раз? Их время ушло. Пересказывать мифы и мысленно рассаживать знакомых по камерам поздно. Слишком многие занимались и тем и другим практически в XX веке, располагая развитой техникой коммуникаций и репрессий. Его отличие от большинства (советских да и русских вообще) лириков в том, что когда он пишет о своих делах, он может смотреть на себя со стороны, и постоянно присутствует в его стихах мотив, что его дела — это вообще дела человеческие, а не что-то исключительное и только ему свойственное. Мне не кажется это эпической попыткой, а просто продуктом сильно усовершенствовавшегося сознания. Претензии к миру у него более общего порядка. Но за ними — благодарность, о которой говорится в стихотворении "Я входил вместо дикого зверя в клетку…".

"Я никогда не воображал себя его двойником", — говорит он об Овидии. Но мы знаем, что двойничество было его второй натурой: "Иновый Дант склоняется к перу". О чем вам говорят эти параллели? Об амбициях Бродского? О его стандартах? О поисках параллельных миров?

Насчет двойничества ничего не могу сказать. Мне самому это понятие кажется придуманным и уж к Бродскому совсем неприложимым [64] .

Для многих Бродский чрезвычайно многолик. Какую черту его личности вы выделяете как самую характерную?

Естественно в разных ситуациях он проявлялся по-разному. Но "многоликости" Бродского не понимаю. Он был цельным и душевно очень здоровым человеком. Мне трудно выделить в человеке какую-то одну черту, я воспринимаю его в целом. Что касается Бродского, то, наверное, надо перечислить первые, какие придут на ум: одаренность (вне зависимости от стихов), большой темперамент, открытость, благородство, терпимость к людям и эстетическая нетерпимость, юмор и неисчерпаемое остроумие. Все это перечисление выглядит довольно глупо. А еще он надолго сохранил в себе что-то мальчишеское, видимо с этим связан его романтизм.

Можете ли вы назвать Бродского смиренным человеком?

Нет. Он был настоящим демократом, относился к людям, которых уважал, как к равным, но хорошо понимал размер своего дарования. В нем был силен дух состязательности, и мне кажется, это не слишком способствует смирению. В конце восьмидесятых или начале девяностых, помню, он сказал мне по телефону (приблизительно): "Может, мое место будет не меньше, чем у Батюшкова". Он скромно не назвал Баратынского.

"Неважно… сколько раз тебя предавали". Что вы знаете о предательствах, которые Бродский не мог забыть?

Мне кажется, он жил — и в одной из речей перед студентами советовал им иметь в виду — в соответствии с простым принципом: помня обиды, причиненное тебе зло, ты продолжаешь носить их с собой. Я никогда не слышал от него разговоров о том, что его предали, обидели и т. д. О неприятностях он мог говорить, будучи впечатлительным человеком, но это были отношения с жизнью вообще, а не с предателями.

Известно, что он с разными людьми говорил на разные темы. Андрей Сергеев пишет: "…со мной бывал предельно откровенен. Не боялся говорить с подробностями о своих обидах, претензиях к кому-то, о своей удаче, о горе, оскорбленности, уязвительности". И чуть ниже: "От друзей Иосиф почти ничего не требовал. Даже не искал в них понимающего читателя. Требовал, чтобы его не предавали, не делали пакостей. Требовал верности, сам был очень верным другом" [65] . Почему нам так трудно представить Бродского москвичом?

Не знаю, я москвич, в Ленинграде всего два раза в жизни был. У него питерского снобизма по отношению к Москве, по-моему, не было.

О советском эксперименте Бродский сказал: "Нас раздели и разули и выставили на экзистенциальный холод". У кого еще из ваших современников было подобное понимание сущности советской системы?

"Экзистенциальный" — все еще мощное слово, из философии, созданной (по большей части) несостоявшимися поэтами. Так что с "холодом" это высказывание вдвойне поэтическое, рационально толковать его для меня затруднительно, так что "пониманием" это трудно назвать и тем более трудно сказать, кто из современников относился к советской реальности так же. А выставили, не раздевая, народ ибо в Нигерии на экзистенциальную жару, народ Камбоджи, народ Руанды, афганский народ и многие другие.