Отлично, я просто мечтаю провести последний день своей жизни, присматривая за Ди.

— Мне будет не до того. Я в этот день сгорю.

— Для того нам и нужен волынщик, — ответил Брендан. — Он ее любит.

Я споткнулась, и меня подхватила Уна. Танцоры вокруг нас набирали скорость, следуя за лихорадочной, настойчивой музыкой. В круг вошли Элеонор и консорт. От ее красоты дрожал воздух. Консорт взглянул на Королеву, когда она смотрела в другую сторону, и в это краткое мгновение я увидела, что он напуган.

Я вновь споткнулась.

— Она больше не может танцевать, — сказала Уна Брендану.

— Я сама решаю, могу я танцевать или не могу, — огрызнулась я. — Кому знать, если не мне.

Но они уже отпустили мои руки, и музыка вновь, громче прежнего, хлынула ко мне в уши.

Во мне пульсировал ритм, неотвратимый и захватывающий как биение сердца. На мгновение я позволила себе вообразить, что Джеймс здесь, со мной в круге, и мы будем танцевать. Подумав так, я уже не могла отделаться от этой мысли: представляла его загорелые руки, обвившие мою талию, его уверенное разгоряченное тело рядом с моим, его чуть колючую щеку, и меня переполнила такая огненная жажда, что я едва могла дышать.

Грохотал барабан, обещая бесконечные танцы и вечную жизнь, и я закрыла глаза, отдаваясь грезе. Огонь, идущий от пальцев Джеймса в узкую полоску кожи у меня на пояснице, его запах — кожа и мыло, — единое плавное движение наших соприкасающихся тел, музыка, настойчиво требующая «танцуй-танцуй-танцуй»…

Я не понимала, то ли мир крутится, то ли я сама.

Я так хотела, чтобы Джеймс был здесь, что почти слышала его голос.

Нуала.

Нуала, открой глаза.

Свет волшебных шаров понемногу уступал темноте, музыка затихала. Я слышала только барабан, стучащий как сердце.

Черт, Нуала!

Я видела над собой звезды, чувствовала его запах, его дыхание, его кожу.

Нуала, скажи мне, что делать. Я не знаю, что делать. Чем тебе помочь?

А меня занимала только одна мысль: если бы он пришел раньше, мы бы могли потанцевать.

Было так рано, что свет казался хрупким, как будто стоит дохнуть — и горизонт вместе со светом улетучится и растворится в темноте. Я нашел Нуалу в ледяной полутьме на самом крутом из холмов за школой. Одежда почти не защищала меня от холода, и уже через пару минут после того, как я опустился рядом с ней на колени, меня трясло.

— Нуала, — позвал я снова.

Я так привык, что она — сильная, крутая, колючая… а она лежала в траве, закинув руки над головой и сплетя длинные голые ноги, похожая на контуры тела, которые полицейские оставляют на месте преступления. Просто девчонка, которую нарядили в чужую одежду, чтобы казалась старше.

«Почему ты не просыпаешься?»

Она так медленно дышала… Вот-вот — и она пропустит один вдох, потом следующий, а потом вовсе перестанет дышать.

Я стиснул зубы, готовясь встретить холод, стянул фуфайку и укрыл ноги Нуалы. Затем просунул одну руку под ее коленями — боже, она совсем заледенела, — а вторую под шею и прижал к себе.

По коже бежали мурашки, но не из-за нее, а из-за настоящего холода. Наклонившись к ней, я почувствовал на лице ее дыхание, но не почувствовал запаха. Ни цветов, ничего.

— Что с тобой?

Я не тосковал и не сердился, просто не понимал, почему она не открывает глаза. Я мог думать только о том, что я сижу посреди поля с умирающей девушкой на руках, а мой мозг не работает, и остается лишь рассматривать волосы, упавшие ей на лицо, и тусклую рассветную траву.

Вдруг я понял, что напротив меня кто-то сидит на корточках.