Вы, матушка, пишете: "один из уроков монашеской аскезы — память о смерти". М-да… Получается, что автор этих строк в реальной жизни явно не слишком счастлив.

"Перечитала написанное, пожалела, что не услышатся интонации сказанного, а они совершенно доброжелательные и искренние". Но, милая матушка, это же именно мои слова! Именно с ними я к вам обращаюсь, о том же сожалею. Ведь опять "Вавилонскую башню" строим…

Как преодолеть это злосчастное "стекло"? Я искренне этого хочу, поэтому говорю с вами, как со своей совестью. С вами я не литературой занимаюсь, а ищу ответы на вечно тревожащие вопросы. Если даже перепутались людские языки, неужели не поймут друг друга души и сердца? Ведь в этом случае любой разговор — постыдная болтовня, кроме молитвы с одной стороны и сомнений "за стеклом" — с другой. Что же нам — совсем не разговаривать?

"Вот такая, — пишете вы, — у нас, едва ли не противоположная, система ценностей. Похоже, что, будучи в Перми, и зайти, не захотите? Приглашаю".

Спасибо, зайти захочу, конечно. Я не пропускаю мимо человека, если какая-то струнка в моей душе зазвучала.

Храни вас Бог. Ю.З.

P.S. Полночи не спал, волновался. И хотя знаю, что строим "Вавилонскую башню", но остановиться не могу.

Вы пишете: "Розанов — незадачливый философ". Ой, так ли? Вы только послушайте, матушка: "Да просто я не имею формы… Какой то комок или "мочалка". Но это оттого, что я весь — дух. Субъективное развито во мне бесконечно. И отлично… На кой чёрт мне "интересная физиономия", когда я сам (в себе, в комке) бесконечно интересен, а по душе — бесконечно стар, опытен и вместе юн, как совершенный ребёнок… Хорошо! Совсем хорошо!".

Для вас, матушка, Розанов "ярок, но не глубок". "Просвещённое" русское православие видело в нём, еретика, безбожника, но разве не кровью написаны эти слова: "Выньте из самого существа мира молитву, сделайте, чтобы язык мой, ум мой разучился совсем её произносить — я с выпученными глазами и ужасным воем выбежал бы из дому, и бежал, бежал, пока не упал. Без молитвы совершенно жить нельзя. Без молитвы — безумие и ужас. Я только живу для Него, через Него, вне Бога меня нет".

Дорогая Матушка, разве это не страстное, просто подлинно монашеское отношение к Богу? Но, кроме этого, было ещё такое же отношение к реальной, земной жизни. А вы говорите: "не глубок". Розанов для меня — образец писательской искренности. Потому он и с вопросами пола обращается точными, не особенно привычными женскому уху, словами (перечитайте его "Уединённое" или три короба). Вот почему и за моей болью вы увидели "чернуху".

Но, что такое письмо? Пишущий пишет приблизительно, а читающий, не чувствуя акцентов, читает приблизительно. Люди не понимают, не чувствуют друг друга, особенно, если они не молодые и между ними не было той самой Божьей близости, от которой рождаются дети. А когда не понимают — расходятся. У каждого образуется свой путь, а в конце пути — смерть. И всё.

А я так не хочу. Я вечно при жизни ищу родную душу. И нахожу иногда. У меня был верный друг и Учитель, я нашёл друга-жену. Мне хочется прошибить "стекло". Наивно? Но разве мечты юности не наивны? Однако человеку без них не обойтись.

Как без мечты старику сохранить себя для творческой работы, а, значит, для людей? Вот почему Розанов и "стар" и "юн".

Обстоятельства всегда против человека. Человек справляется с ними либо упорной работы, как вы, матушка, либо надеждой на чудо. Встретить родную душу — всегда чудо. Бесстрастные натуры мне страшны, не способные удивляться — неинтересны. Верующих людей, пытающихся пробить "стекло" со своей стороны, я пока не встречал. Для этого нужно обладать страстью проповедника, а они долго не живут. Видимо, с моей стороны это делать легче, да только есть ли в том толк?

И ещё: никогда не скажу, как вы: "Великая, милая, мужественная Россия". Но знали бы вы, матушка как я люблю родину, нашу Пермь, нашу Каму. До боли, до слёз. Так бы и полетел постоять на берегу. Каждую минуту в Перми воспринимаю, как чудо.

Милая родина… Нет — Родина.

Но не улетишь — здесь дела, здесь родной человек, здесь наша Ксюша… И больная старенькая тётя Женя ночью описалась. Здесь — жизнь. А жизнь я люблю, как Каму. И всё хочу в неё вместить — и стирку, и творчество, и родину, и матушку Марию с её внимательными глазами.

Простите, но не заставляйте меня соблюдать приличие, то есть врать молчанием. Когда человек пишет — это тоже чудо, это тоже — от Бога.

Ю.З.

Февраль, 2002 г.

Мне всегда казалось, что высшим достижением человечества должна стать гармония между реальной жизнью и жизнью духа. Под реальной жизнью я понимал каждодневную деятельность человека со всеми его ошибками, соблазнами и достижениями. Жизнью духа я называл наше стремление к совершенству; не к Богу (о нём я, атеист, не слишком задумывался), а к нравственному совершенству, которое помогло бы человеку жить честнее.

Читая "Розу мира" Даниила Андреева, я вдруг понял, что такая гармония в принципе невозможна. Невозможна потому, что у всех разная реальность: если для одних общественное мнение, деньги, власть является живой реальностью, то для других реальна лишь сфера духа.

В той и другой реальности открывается богатейший мир, который иногда целиком захватывает человека. Из-за этического начала принято считать идеальный мир более совершенным. При этом совсем не обязательно, чтобы на его вершине была религия. Такой вершиной может быть философия, музыка, "сотворение" собственного мира, как в случае Гёте, Мильтона, Булгакова, Толкина и самого Д.Андреева. Создатели собственных миров почти всегда духоборы. Они не согласны с чужой идеологией (религия с её обрядами — тоже идеология), и потому создают свою.