На Агусто Литтоне вместо обязательной экспедиционной красной куртки была меховая шуба. Против света Дон только и видел, что контражур ворсистой шубы и орлиного профиля.

– Легкая, безболезненная смерть, сеньор Гольдштейн. – Литтон кивнул в сторону невидимой воды. – Холодовой шок отключает сознание меньше чем за тридцать секунд. И через час вы уже на четырехкилометровой глубине.

Дон попытался ответить, но у него ничего не вышло.

– И все же вы сомневаетесь? – спросил Литтон, сделав пару шагов по направлению к Дону.

Дон наклонил голову. Жест этот мог быть воспринят двояко: «Да, сомневаюсь» или «Нисколько не сомневаюсь».

– Вы хотели, чтобы мы… повернули? Я правильно понял ваши слова?

Дон покачнулся и чуть не упал на палубу, но Литтон успел схватить его за руку. Рука была неожиданно сильной – казалось, удерживать Дона не стоило старику никакого труда.

Дон кое-как утвердился на ногах и полез в свою сумку, сам не зная точно, что он хочет найти. Никакое лекарство не выведет его из этого состояния. Акатизия, вспомнил он медицинский термин. Человек не находит себе места. Никакой транквилизатор не поможет. Ни риталин, ни модиодал…

– Могу я вам чем-то помочь? – спросил Литтон, не отпуская его руку.

Дон попытался улыбнуться, но сам почувствовал, что вместо улыбки получился какой-то нелепый оскал. Он выудил из сумки жевательные таблетки метамина, набрал целую горсть, кинул в рот и начал методично, как корова, двигать челюстями. Он надеялся, что этот дериват амфетамина поможет ему прийти в себя.

– Я вижу, вы прекрасно справляетесь сами, – улыбнулся Литтон. – Но мне кажется, вы замерзли. Может быть, хотите согреться?

Дон сделал попытку освободить руку, но Литтон его не отпускал.

Он покорно двинулся за стариком. Они подошли к обледенелому трапу, ведущему на верхнюю палубу «Ямала».

– Из тьмы к свету, – пробормотал Литтон.

Они вошли в теплый коридор и остановились перед двойной дверью капитанской каюты. Литтон достал из кармана шубы маленький ключ и уверенным движением вставил его в замочную скважину.

Капитан, очевидно, все еще был в баре, потому что в каюте свет был погашен. Литтон зажег свет, и Дон понял, что «Ямал» – это не только виниловые обои и скверно убранные каюты. То, что он увидел, было достойно адмирала девятнадцатого века.

Деревянные полированные панели, мебель с позолоченной инкрустацией, мягкий толстый ковер. Сюда почти не достигал скрежет ломаемого кораблем льда.

Большой бар с дверцами из резного хрусталя. Одна стена целиком занята окнами, открывающимися на носовую палубу, освещенную колеблющимся светом прожекторов. У противоположной стены – что-то вроде старинного секретера, используемого как рабочий стол, если судить по количеству бумаг и старинных скоросшивателей. Поверх вороха бумаг – увеличительное стекло, тоже очень старинного обличья.

Дон подметил все эти детали краем глаза, потому что по-настоящему его интересовал только один предмет в этой каюте – обитый кожей уютный диван.

Он приблизился на заплетающихся ногах к дивану, плюхнулся со всего размаха, повалился на спину, вытянул ноги и положил их на низкий стеклянный столик, постаравшись все же не запачкать разложенную на столике большую карту Арктики.

– Сеньор Гольдштейн, – голос Литтона за спиной. – Я привел вас сюда не для того, чтобы дать вам выспаться.

Дон, не открывая глаз, услышал звяканье фарфора и какое-то бульканье.

Старик осторожно обогнул вытянутые ноги и поставил на стол дымящуюся чашку с чаем. Запах корицы и грецкого ореха напомнили Дону Эберляйна и библиотеку на вилле Линдарне.

Он с трудом принял сидячее положение. Литтон уселся в кресло напротив:

– Вам нужно выпить горячего, сеньор Гольдштейн.

– Вы можете называть меня… Самуель… – промямлил Дон.

– Агусто Литтон. «Литтон Энтерпрайзис».

Дон кивнул и неуверенно пожал протянутую руку.

– Итак, сеньор Гольдштейн… – Литтон открыл маленький серебряный портсигар, достал сигариллу и прикурил. – Итак, сеньор Гольдштейн, почему же вы не хотите посмотреть на Северный полюс? Это примечательное место, гарантирую. Вас пугает лед?

Дон сделал глоток чая. К нему медленно возвращались силы. Облик Литтона постепенно приобретал четкость и объем. Водянистые маленькие глаза на черепе, обтянутом тонкой, как бумага, кожей. Достаточно царапины, подумал Дон, и обнажится лобная кость. Узкие губы, под орлиным носом – редкие усики.