— Аньяр! — воскликнул Чильбарроэс возмущенно. — Здесь находятся невинные девушки. Будь сдержанней в речах.

— Я имел в виду — почкование и пускание корешков из сломанного прутика, — сказал Аньяр. — А ты что имел в виду?

— Я вообще не говорил о размножении, — был ответ Чильбарроэса. — Об этом беседовал ты со своей взрослой дочерью. Кстати, спроси у нее — чем она здесь занимается. Мне не нравится, что Уида бродит, где ей вздумается, и чинит непотребства, не спросив разрешения у старших.

Аньяр, Уида и Чильбарроэс говорили нарочито громко — очевидно, желая, чтобы все прочие участники насладились их доброй дружбой и чувством юмора. Однако все усилия блеснуть пропали втуне: Эмери почти не слушал их. Его интересовали только те двое, что молчали, и он направился к девушке и охранявшему ее человеку.

— Элизахар, — окликнул его Эмери. — Здравствуйте...

Элизахар почувствовал, как напряглась Фейнне: она вслушивалась в голос, заговоривший так близко и так для нее внезапно. Неожиданно лицо девушки расцвело улыбкой.

— Эмери! — воскликнула Фейнне. И крепче прижалась к Элизахару. — Я узнала его! — похвасталась она.

Он чуть наклонил голову и провел губами по ее волосам.

Эмери ошеломленно наблюдал за обоими. Элизахар засмеялся, и, слыша его смех, расхохоталась и Фейнне.

— По-моему, вы неприлично счастливы, — сказал Эмери.

— Вероятно, — не стал отпираться Элизахар.

— И что прикажете с этим делать? — осведомился Эмери.

— Тут уж ничего не поделаешь, — весело согласилась Фейнне.

— Что я доложу вашим родителям, любезная госпожа? — очень строгим тоном вопросил Эмери. — Ваш отец обеспокоен. Впрочем, обеспокоен — немного неправильное слово. Он сходит с ума. Ваша мать видит страшные сны. Каждую ночь.

— Знаю, — сказал Элизахар. — Я видел ее сны.

— Какое совпадение — я тоже! — парировал Эмери. — В дневное время суток госпожа Фаста пребывает в уверенности, что некий наемник и грабитель с большой дороги украл ее дочь и теперь пользуется беспомощным положением молодой девушки. Я потратил немало сил на то, чтобы убедить госпожу Фасту в том, что она ошибается...

— Мама волнуется совершенно напрасно, — сказала Фейнне.

— А господин Одгар?

— Он... — Фейнне чуть помрачнела и тут же засияла вновь: — Но я же вернусь!

— Господин Одгар немного лучшего мнения обо мне, нежели госпожа Фаста, — вступил Элизахар.

Эмери безнадежно махнул рукой:

— Делайте что хотите. Только имейте в виду: на поиски госпожи Фейнне меня отправила сама королева.

Фейнне коснулась кончиками пальцев губ Элизахара.

— Что я должна делать?

— Что хотите...

— Я должна вернуться?

— Вы совершенно не обязаны возвращаться, — сказал Элизахар.

— А вы поедете со мной, если я все-таки вернусь?

— Да, — сказал Элизахар.

Фейнне взяла Эмери за руку и вздохнула:

— Я счастлива — и оттого невероятно поглупела.. Впрочем, я и прежде не была особенно умна, но теперь это просто что-то ужасное! Посоветуйте: на что решиться? Я должна утешить маму и отца, а еще... — Она чуть омрачилась: — Я едва не забыла об этом! Я должна узнать, что случилось с нянюшкой!

— Да, — подтвердил Элизахар, — достопочтенная матрона пропала. Во всяком случае, когда мы с Фейнне выбрались из передряги — назовем это так, — няни с нами уже не было. Она потерялась на одном из этапов нашей кампании.

Эту тираду Эмери пропустил мимо ушей: его интересовало только одно, и он быстро спросил Элизахара:

— Так вы возвращаетесь в Мизену?

Элизахар повернул голову к Фейнне и посмотрел на нее, ожидая, что она скажет, но Фейнне молчала. Тогда он проговорил:

— У нас есть причина остаться с Эльсион Лакар.

— Какая? — тотчас спросил Эмери.

— В их мире госпожа Фейнне может видеть...

Они задержались в приграничье еще на несколько дней. По крайней мере, так им казалось, потому что ни восходов, ни закатов здесь не случалось: то становилось темно, то вдруг светлело, но, как установил Эмери, всегда через неравные промежутки. Как будто свет появлялся и исчезал совершенно произвольно.

На Кустера все происходящее произвело странное впечатление. Он замкнулся в себе и по целым дням лежал у костра. Не того, на котором сожгли тело Тандернака, но другого — маленького, разведенного Аньяром и Чильбарроэсом в знак присутствия в туманах жизни.