Шрифт:
— Да Богородица же!
Глава 4
СТРАШНЫЙ СУД
— Всё мы тебе уже приготовили, владыка, — ухмыльнулся Алексей Басманов. — Федька, давай печать!
В Тронной палате Опричного дворца, полном дьяков и кромешников, Филиппа усадили на трон и придвинули под ноги любимую царскую скамеечку. На столике по правую руку выложили бумаги, поставили чернильницу. Федька Басманов вытащил из кармана царскую печать и, дохнув на неё, потёр о рукав, а потом грохнул печать на столик, словно чару выставил.
— Суди давай! — весело сказал он, как говорят «Наливай!»
— Видишь, сестрёнка, вон те ворота дворца моего? — наклоняясь к Маше, тихонько, словно по секрету, спрашивал Иоанн.
Открыв рот, Маша смотрела на ворота, где был изображён телец.
— А напротив них других ворот нету! — прошептал Иоанн.
Маша оглянулась — и вправду, противоположная стена Опричного дворца была без ворот. И отчего-то это было страшно.
— Когда Конец Света настанет, Исус Христос в те ворота зайдёт, а выйти не сможет! И будет он здесь вечно с нами жить!
Маша потрясённо оглядывала площадь Опричного дворца.
Иоанн опустился перед Машей на колени и дрожащими руками поправил на ней одежду.
Иоанн чувствовал такое вдохновение, в каком он мог увлечь за собой даже сонмы ангелов. Эта девочка была как слуховое окошко в небосводе. Если она признаёт в нём, Иоанне, брата — это будет уже не игра, а святая истина.
— А скажи, сестрёнка… — трепетно и робко шептал Иоанн, — когда к тебе матушка приходила, при ней сынка её ты не видала?
— Виновны мы, владыка. Признаём, — угрюмо говорил Шуйский, не глядя в глаза Филиппу.
Алексей Басманов развалился у стены на лавке среди дьяков и слушал допрос с интересом и с ленцой.
— В чём же вы виновны, бояре? — изумлённо спросил Филипп.
— Во всём виновны! — отрезал Бутурлин. — Мы Жигимонту сдались, а он нас отпустил.
— Гляди, сестрёнка. — Иоанн гладил ладонью каменную стену. — Во всём дворце наружу ни одного окна нету! Почему?
— Почему? — испуганно повторила Маша.
— Потому что мир закончится! — торжествующе объявил Иоанн. — Не на что смотреть снаружи будет!
— Денег Жигимонт посулил, чтобы мы государя отравили, — говорил Нащокин. — Виновны мы.
— Не верю, бояре! — крикнул Филипп, вставая с трона. — Вижу ведь — терзали вас, чтобы вы себя оговорили!
— Очи мне в драке вышибли, когда брали нас… — глухо возразил Салтыков. — Пытки не было… Сами голову кладём.
— И все погибнут? — едва не плакала Маша. — Всё пропадёт?
— Не всё, сестрёнка! — с торжеством провозгласил Иоанн. — Этот дворец останется, а в нём — спасённые! — Иоанн снова пригнулся к Маше. — Я тебе одной скажу, а ты обещай никому не повторять…
— Только не пугай, — взмолилась Маша.
Иоанн распрямился, сверкая глазами.
— Этот дворец мой — и есть спасённый град Иерусалим!
— И деньги новгородские, и заговор. Всё было, дядя, — хрипло и с издёвкой говорил Иван Колычев. — И тебя провели.
— Ванюша, я тебя с малолетства знаю! — умолял Филипп. — Ну не может такого быть! Почему так говоришь?
— Как хочешь услышать — так и говорю! — заорал Колычев. — Всё у меня было, и даже дядя был, а теперь мне терять нечего! На мосту с товарищами я не лёг — так на плахе с ними лягу, всё одно этого искал! Мне плаха — тебе амвон, поровну жизнь поделим! Казни давай!
— Ванька, паскудник! — заорал и Филипп. — Кому потакаешь? О Насте своей вспомни!
Колычев кинулся на Филиппа, но тотчас на самого Колычева кинулись опричники.
— Вели казнить!.. — кричал Колычев Филиппу из-под кучи тел. — Или сам тебе горло вырву!
— Вечно будет солнце сиять, и не будет ни дождей, ни снега! — воздевая руки к небу, вещал Иоанн, — Незачем здесь кровля!
Иоанн и Маша стояли на коленях на полу верхнего яруса дворца. Крыши над верхними покоями в Опричном дворце не построили. Безоблачное небо перечёркивали голые стропила.
— Но до этого, сестрёнка, страх будет и трепет, вопли и стенания! — гремел Иоанн. — «…И луна сделалась как кровь; и звезды небесные пали на землю; и небо скрылось, свившись как свиток!..»