В том каменном монастыре желаний,

И не пройдусь там в царствии прохлады,

В том, где квадратом замкнутым - аркады,

Которые как небо рядом

С бессмертием Христа,

С твоим цветущим, то есть смертным, садом...

Язык твоих переводящих глаз

Поведал мне, и звезды подтвердили

(Начало всех начал - младенчество Христа!)

Тебе - раскинувшись и терпеливо

Лежать - чтоб из-под сводов эта птица

Взлетев, могла на миг остановиться...

О, истинность любви, сдержи меня,

Чтоб в каждом взгляде шар генезиса вращался...

Так и земля твоя, и сыновья.

Одинокий горбун в парке

Устраивается между деревьями и прудом,

Как только ворота откроют,

Чтобы впустить деревья и воду вместе с родившимся днем,

И сидит –

Пока мрачный колокол не позовет его

Сумеречной порою.

У пруда, где когда-то кораблики я пускал,

Он хлеб на газетке ел,

Из-под фонтанчика пил

Из кружки, посаженной на цепочку,

Из кружки, в которой дети лепили куличи из песка,

А ночами он в собачьей конуре спал,

Но его никто не держал на цепи.

Как птицы, в парке появлялся он спозаранку,

Как вода в пруду, был спокоен и невозмутим.

«Эй ты, мистер!» –

Кричали ему городские мальчишки

И удирали,

Как только он лицо поворачивал к ним.

И горбатых изображали, и бежали

Сквозь кричащий зверинец ив у пруда,

Мимо искусственных скал,

А он, грозя им, своей газеткою потрясал,

Но они боялись только сторожа с палкой,

На которую палые листья тот натыкал…

Старый сонный пес,

Между няньками и лебедями,

Так одинок бывал он, когда

От матросок ивняк синел,

Прыгали тигры из глаз у мальчишек и рычали

На каменистых горках у паркового пруда.

Весь день до сумеречного колокола

Идеальную женскую фигуру

Из своих старых, кривых костей он творил,

Чтобы в час ночной

Стройная и высокая, как тополь,

На аллее она осталась, одинокая,

После того, как за решеткой останется парк цепной.

И всю ночь в неприбранном парке,

После того как закрывалась решетка,

И птицы, и озеро, и трава, и кусты,

И мальчишки, которые дики,

как невинные ягоды земляники,

Всё и все были с ним, с горбуном,

В его конуре, преисполненной темноты.

1.

Лишь только голова ее к подушке –

Как вдруг в постель раскрытую нырнула

Вражда к нему

Через волнистый барабан

Запрятанного в волосы чувствительного ушка...

И вспыхнул феникс, руша ласковую тьму...

(Не феникс, а недобрый голубь Ноя,

Не ветвь масличную, а человека притащил он!...)

И вот в насилующих волнах прошлой ночи

Киты разнузданные всплыли из глубин

(Или из той, людей рождающей, могилы?).

Фонтаны их шумели об отказе...

Где там влюбленность! Кто же проскользнул

В невинное воображенье?

Лир в юности? Жуан воспламененный?

Кто он, нависший над

Царицей Катериной? Да, над той,

Взвывающей бесстыдной наготой?

Кто? Утонувший в волосах своих Самсон,

Огромный, как молчащая интимность

Тех незнакомцев, тех теней? Кто он,

Над лестницей нависший и над ней?

Как лезвие, как буйное дыханье,

Не уместившееся в теле,

А косы рук его метались и свистели

До утреннего крика петуха, не...

Подобен целой Англии в огне...

(Она ж по ней бродила весь свой сон,

И остров, возбуждающий любовь,

Сковал ей ноги блеском заклинанья...)