Шрифт:
Щекочихин сел, изучил расположение шахматных фигур.
Никита сделал ход.
Мезенцев радостно подосадовал:
— Паршивец, что делает?! — и предложил ничью.
Щ е к о ч и х и н. Да, сейчас ничья была бы желаемым исходом.
Н и к и т а. Па, теперь ничья невозможна.
М е з е н ц е в. Дети побеждают отцов в шахматы, а отцы побеждают природу. — Смешал фигуры. Конь и ладья слетели на пол.
Щ е к о ч и х и н. Сожалею, Игнатий, но...
М е з е н ц е в. Не соловей прилетел к Мезенцевым в сад — хитрый черный ворон.
— Это заявление на твоей совести.
— Заявления — не мой жанр.
— Не думаю, чтобы Касьянов и Нареченис были охотниками до этого жанра.
— Да они карьеристы, изображающие из себя человеколюбцев.
Щекочихин поморщился и встряхнул головой.
— Башкой ты не взматывай, Кадр Кадрыч. Смелей варить не будет. Касьянов еле-еле выкарабкался из туберкулеза. Приехал, чтоб устроиться в наш научно-исследовательский институт. И правильно: институт типа оранжереи, тихохонько наковыривай материален на докторскую диссертацию. Ан нет, он в начальство ринулся.
— Сейчас забота о тебе.
— Ах, забота обо мне! Уверен: в так называемой заботе обо мне ты прежде всего печешься о себе.
Никита, уходя, бормочет:
— Акселерация, обжирация, конспирация.
— Да уж знаю я вашу, Кадров Кадрычей, политичность. Всегда-то вы во всем правы, всеведущи и честнее Мезенцевых всех времен и народов. И предаете вы нас принципиально, умно, исходя из общих интересов:
— Изобличай дальше, Игнатий Мануйлович.
— У отступничества нет совести.
— Только сложность ситуации удерживает меня в рамках снисходительности.
— Я не нуждаюсь в снисходительности, в покровительстве тоже.
— Пошли к директору.
— Никуда не пойду. Презираю вашу говорильню.
Встревоженный Никита отворил дверь. Он сидел на крыльце.
— Па, иди с дядей Никандром.
— Акселерация?! Правильно — акселерация. Вы, когда не понимаете явления, маскируете свое невежество научными словами, — передразнивающим тоном сказал Мезенцев.
Тузлукарев стоит на крылечке дачи. Он весел. Оттягивает подтяжки большими пальцами рук. Подтяжки смачно щелкают по его бокам.
Щекочихин возникает в поле зрения Тузлукарева, проскользнув между вишневыми деревьями, усыпанными водянисто-красными, прозрачными на солнце ягодами.
— И вам, директор, я испорчу сегодня настроение.
— Кому успели испортить?
— Главному.
— Я человек с твердым положением и железобетонной психикой.
— Ваше положение и ваша психика при всей стабильности не неуязвимы.
— Не сейте панику.
— Стремление к ясности и паника — различные вещи.
— За панику на фронте стреляли.
— Интересно, кто из нас воевал?
— Параллель.
— Право на фронтовые параллели за мной.
— К делу.
— Областная газета собирается опубликовать письмо творческой группы «Искатель».
— Поломаю. Как-никак я член бюро обкома.
— С первым секретарем обкома говорили из промышленного отдела ЦК. Он говорил со мной. Возмущен машиногубительством Мезенцева. Слово «машиногубительство» употребил он.
— Тогда зачем вы здесь?
— Хочу уяснить, как к этому относятся руководители завода.
— Соберем неофициальный «совет богов»?
— Кого пригласить — вы определяйте. Настаиваю, однако, чтобы непременно были приглашены конструктор Нареченис, начальник литейного цеха Касьянов, начальник милиции Терских.
— Следуя твоей логике, нужно звать прокурора, председателя суда, председателя коллегии адвокатов и тэ дэ.
— Понадобится — позовем.
— Нечего хороводиться. Мы с тобой высшие представители партийного руководства города. Кроме того, я возглавляю предприятие, которое держит на своих плечах жизнь города. Давай решать вдвоем.