Она спросила об этом без всякого смущения.

Эдам задумался.

— Он крупный конь — высотой в семнадцать рук [11] .

— Думаете, жеребенок получится слишком большим для нее? — Десима разглядывала Лиса, склонив голову набок. — В ней шестнадцать рук, так что я уверена, проблем не будет. Конечно, мы можем составить договор, и я выплачу гонорар за удачного жеребенка.

— Значит, она тоже крупная кобыла. — Это все, что он смог сказать.

— Что вы об этом думаете? Если вас волнует родословная Ряби, то я ее с удовольствием предъявлю. Она на четверть арабка.

— Не вижу, почему бы и нет. Мы это обсудим.

Идея о случке его жеребца с ее кобылой пробудила в нем такой поток животных чувств, что он не осмеливался смотреть Десиме в лицо. Она как будто не имела никакого понятия о той земной чувственности, которую пробуждала в нем.

Закончив работу, они вышли наружу.

— Теперь расскажите, что вызвало у вас смех. — Все, что угодно, лишь бы перестать думать о ней, высокой, стройной, гибкой и обнаженной, в его объятиях.

— Вот что.

Десима разбежалась и элегантно заскользила по ледяной полосе, раскинув руки для равновесия. Эдам застыл, боясь, что она упадет. Десима развернулась, снова разбежалась и покатилась обратно, смеясь над его испуганным лицом.

— Вы не умеете кататься на льду?

— Никогда не пробовал. Прекратите — вы упадете и сломаете себе что-нибудь.

Десима остановилась.

— Не упаду! Я отлично катаюсь. Смотрите! — К его ужасу, она сделала полный круг. — Видели?

— Немедленно сойдите со льда! — Эдам почувствовал, что слова застревают у него в горле.

Должно быть, что-то отразилось на его лице, потому что Десима осторожно скользнула к нему.

— Хорошо, если вы настаиваете. — Ее голос звучал кротко, но в глазах поблескивали мятежные искорки, поэтому, когда Десима оказалась рядом, Эдам схватил ее за руку и рванул к себе на утоптанный снег.

— Я вам не доверяю, — резко заявил он.

Крепко прижимаясь к Эдаму, Десима опасливо смотрела на него, его серо-зеленые глаза сердито сверкали.

— Отпустите меня. Не будьте тираном, Эдам. Вы не лучше Чарлтона.

Гнев Эдама — если это был гнев — вспыхнул и погас, сменившись печальной усмешкой.

— Сравнение с Чарлтоном оскорбительно для меня. Просто обещайте, что больше не будете скользить по льду. Я не хочу вправлять вашу сломанную ногу.

— Обещаю. Но все равно я хороший конькобежец.

— Если бы вы располагали хорошими коньками и врачом в пределах пяти миль, я не пошевелил бы и пальцем. И нечего дуться. — Он отпустил ее и зашагал к широкой полосе девственного снега.

— Я не дуюсь, — запротестовала Десима, топая вслед за ним по хрустящей белизне. — Хотя почему бы мне и не дуться?

Эдам повернулся, глядя на ее рот.

— Если хотите знать, потому что это пробуждает во мне желание укусить вашу нижнюю губу. — И он двинулся дальше.

— О!

Десима уставилась на его удаляющуюся спину. Укусить? Он не выражал особой радости от подобной перспективы — скорее походил на человека, предупреждающего ребенка, что, если он не перестанет озорничать, его могут выпороть. Эдам наклонился и начал скатывать снежный ком, который становился все больше и больше, оставляя за собой грязно-зеленый след. Наконец он остановился, очевидно удовлетворенный, и начал тот же процесс снова.

— Что вы делаете? — Десима осторожно подошла к нему.

— Леплю снеговика. Сделайте маленький шарик для его головы.

— Но я не лепила снеговика, должно быть, с восьми лет!

— Да и я примерно с тех пор. — Эдам поднял торс снеговика и поставил его на основание. — Но так как рядом нет восьмилетних, а весь хороший снег может пропасть даром, кажется разумным вспомнить прежние детские навыки.

Десима бросила взгляд на Эдама и вновь перевела его на незаконченную снежную фигуру. Внезапное мрачное настроение, вызванное стычкой на ледяной дорожке, исчезло — он был явно расположен играть. Его глаза блестели, улыбка была по-детски радостной, — вот только не было ничего детского в ширине плеч и длине мускулистых ног.

Наклонившись, Десима подобрала горсть снега, придала ей форму шара и начала катать его. Когда он стал достаточно большим, она подняла его и поставила на вершину снеговика, обнаружив, что Эдам исчез, потом подняла под деревом сломанные ветки и воткнула их в качестве рук, затем побежала к сараю и вернулась с угольками для глаз, пуговиц и ряда черных зубов.

Десима обозревала свое творение, когда Эдам появился из конюшни с какой-то ношей.

— Вот. — Он надел потрепанную треуголку на голову снеговика, соорудил шарф из мешковины и добавил морковь в качестве носа.