Суеверие, конечно, скажете вы. Но и ребят понять надо. Ведь ранее этот негласный, но ревностно оберегаемый моряками и футболистами закон ни один из тренеров не позволял себе нарушать. Даже могучий Лобановский. Помню, при нем на первенстве мира-1982 в наше расположение также приехали жены. Но как поступил Валерий Васильевич? Он выделил на общение энное количество часов. Однако предупредил: в 18.00 все должны сказать благоверным «до свидания», и те должны уехать. Ну, не принято, чтобы «женщина на корабле». Ведь нам и без того везло как утопленникам!

Мы эту тему там, в США, всерьез обсуждали между собой. И я даже попросил Симоняна:

– Палыч! Надо Павлу Федоровичу как-то растолковать!

– А что вы могли исправить – она уже находилась «на борту»?

– Так ведь если бы только она! А то там еще одна «беда» объявилась. Приехал тогда в составе тургруппы Павел Федорович Бородин, в ту пору руководитель Управделами администрации президента России. По каким-то причинам он изъявил желание проживать под одной крышей с командой. Ничего не могу про него сказать плохого: добрейший человек, держался по-свойски. Но с ним-то проживала и жена. Это тоже попало ребятам на язык…

– Кошмар! Целых две женщины «на борту» – даже не перебор, а двойная, можно сказать, беда.

– Шутки шутками, а микроклимат в сборной все больше оставлял желать лучшего. Был бы Лобановский, он бы не посмотрел ни на какие чины и звания. Отказал бы вежливо, но так, что танком не сдвинешь. Павел Федорович – нет. Тут дело не в должностях. Он начал бы деликатничать, объяснять, дескать, неудобно как-то отшивать, не по-человечески.

Трудно, очень трудно было Садырину с таким сердцем в нашем суровом, полном жестоких игр мире. Столько нервов, сколько у него уходило даже не на футбол, а на «околофутбольщину» – такое мало кто мог выдержать.

– Вы имеете в виду его период работы в сборной?

– Не только. После возвращения с чемпионата мира Садырину предложили написать заявление об уходе по собственному желанию, что Павел Федорович и сделал. Его снова пригласили в скатившийся без него в 1-ю лигу «Зенит». И уже через год Садырин вновь вернул его в высшую. Далее работа в ЦСКА – клубе, который он в сезоне-1991 столь блистательно привел к двойной победе. К сожалению, на этот раз ему не дали времени развернуться. И уже в 1998-м за неудачно (на что имелись определенные причины) проведенный 1-й круг «выставили» из команды. Потом в начале 2000-х вернули.

Но многочисленные стрессы, в которых он постоянно находился, начали себя давать знать. Словно снежный ком неприятные мелочи вырастали в большую кучу сплошного негатива. А главное – незаживающей раной в сердце оставались воспоминания о неудачной работе в сборной. Бесследно для здоровья такое не проходит. Поэтому Павел Федорович вдруг начал побаливать.

– А когда вы диагностировали, что дело серьезно?

– В той же Америке или на сборах, где мы с ним день изо дня находились рядом, у меня имелись возможности его наблюдать. Но как раз тогда для особого беспокойства оснований не видел.

А что можно было диагностировать в условиях, когда служба, да и сама жизнь развела нас по разным дорогам? Нет, наши дружеские, уважительные отношения не прервались. Просто непосредственно друг с другом мы стали общаться гораздо реже, чем по телефону. А из этого «материала» сложно выхватить информацию, необходимую для правильной диагностики. Наверное, именно поэтому первым тревогу забил самый близкий к нему человек – жена. Она вдруг позвонила и сказала:

– Савелий Евсеевич! Нужна ваша помощь – с Павлом Федоровичем, похоже, большая беда.

Я попросил сразу передать ему трубку, стал подробно выпытывать, что болит, какие симптомы. По тому, что удалось выяснить, дело пахло простатитом, а может, кое-чем похуже.

Я его оперативно направил к Мазо – ныне, увы, покойному, а тогда одному из наших ведущих специалистов в данной сфере медицины.

Когда-то – он был немного старше меня – мы вместе учились. А в описываемые времена Евсей Борисович заведовал кафедрой урологии 2-го мединститута. Мазо был страстным футбольным болельщиком. Кто к нему из игроков только не обращался! Я и сам всех подопечных – тех, кто в том, естественно, нуждался – обычно направлял к Евсею Борисовичу. И он никогда не отказывал.

Вот и Павлу Федоровичу я сказал:

– Давай-ка не тяни, поезжай к Мазо! Я ему позвоню – он тебя немедленно примет!

Садырин поехал. Оказалось, поздно. Мазо осмотрел и поставил неутешительный диагноз – рак простаты. Павла Тимофеевича положили в госпиталь имени Бурденко. Я его навещал. Советовался с врачами. Знал, что его облучали. Случился момент, когда после курса химиотерапии, Садырину вроде стало лучше. Он даже уехал с ЦСКА на сбор. Но это оказалась лишь ремиссия. Она длилась недолго. Очень скоро Павла Федоровича не стало…