На первом этаже жил шумный сосед, взбалмошный полковник, имевший привычку до упора выкручивать ручку радиоприёмника, а по вечерам в основательном подпитии выходить на маленькую террасу внизу, прямо под балконом кабинета, чтобы на свежем воздухе хрипло проорать «Хорст Вессель» под аккомпанемент далёкого собачьего лая. Штернберг регулярно поливал полковника с балкона холодной водой из хрустального графина, а взамен открыл для себя много нового в области цветистых армейских ругательств. В те вечера, когда полковник со своим радио молчал, Штернберг играл этюды Шопена лучам закатного солнца.

Это случилось вечером. Он сидел за роялем, лицом к окну, к открытой балконной двери. Его пальцы замерли посреди стремительного разбега: странное щекочущее прикосновение прошло по лицу. Что-то невидимое, подобное кончику колючего пера, скользнуло по щеке, по губам, с подбородка на шею, исследовало выем распахнутой на груди рубашки, наткнулось на круглый золотой амулет и плавно пошло обратно, выше. Прикосновение завораживало, убеждало покорно сидеть и ждать… чего? Горячего куска металла в плоть. Это был взгляд прицеливающегося снайпера. Едва догадка мельком зацепила сознание, Штернберг бросился на пол, и спустя долю мгновения зазвенело разбитое стекло часов — как раз на уровне головы сидящего человека. Он на четвереньках подполз к балконной двери, запер на задвижку, стал дёргать тяжёлую портьеру. Стрелок находился в одном из опрятных домиков напротив — больше было негде.

Штернберг сидел на полу и напряжённо вслушивался, склонив голову к плечу. Внизу неугомонный полковник настраивал радио, терпеливо минуя все скрипы, взвизгивания, дождевые шорохи и призрачное бормотание. Штернберг казался сам себе таким же радиоприёмником, ловящим далёкие сигналы на сверхвысоких частотах. Полковник ближе всех, и услышать его легко: он с завидным упорством думает о выпивке. Охранников слышно гораздо хуже. Больше вроде не слышно никого — значит, вероятно, речь может идти только об одиночке-снайпере, о нём и следует немедленно сообщить охране. Штернберг выбежал в коридор — и вот тогда засёк нечто зловещее, вроде гула начинающегося землетрясения или грохота далёкой канонады. Он помчался к лестнице, по пути запнулся о злодейский приступок, про который вечно забывал, с разгона рухнул на колени — и внезапно его пронзило чудовищное предчувствие. Он заорал, стремясь опередить кошмар, предупредить четверых солдат-охранников, но ответом на его крик стали захлёбывающиеся автоматные очереди внизу. Штернберг рывком поднялся с колен и бросился обратно.

Дверь он запер — хотя не существовало на свете преграды смехотворнее, чем эти тонкие деревяшки, обрамлявшие матовое стекло почти в человеческий рост высотой. Трясущимися руками затолкал бумаги в сейф. Пистолет был в ящике стола. В глупой надежде Штернберг метнулся к балконной двери — быть может, дом ещё не успели окружить, — но едва шевельнул портьеру, в окно со двора ударил шквальный пулемётный огонь, яростно расплескавший по паркету брызги битого стекла, выбивший из потолка крошащиеся обломки штукатурки. Под автоматными очередями с рассыпчатым дребезгом лопнуло матовое стекло двери, ведущей в коридор. Штернберг тихо взвыл. Он был в ловушке.

Неизмеримо долгое мгновение он стоял, прижимаясь совершенно мокрой спиной к стене, рукояти «парабеллума» было скользко в руке. За разбитой дверью грохотали шаги.

Метнувшись из-за косяка, сквозь торчащие зубья млечного стекла ловя на мушку первого противника, Штернберг успел зацепить взглядом двух других, и, ещё до того, как восемь граммов свинца впились в бегущего впереди, двое следовавших за ним повалились на пол, сдирая с себя воспламенившуюся одежду. Штернберг швырнул себя обратно за стену, и автоматные очереди снесли остатки стекла и высекли щепы из косяка там, где он стоял полсекунды назад. Упав на одно колено, вновь вынырнул из укрытия — ещё один выстрел, ещё один упавший, и ещё один покатившийся по полу, с визгом сбивающий с себя пламя. Чужая боль вырвалась в эфир взрывной волной, от которой потемнело в глазах, — нет, довольно, надо просто бежать, и хватит пиротических фокусов, они отнимают слишком много сил. В коридоре кипела паника. В этом хаосе Штернберг уже не способен был слышать ничьих намерений. Пересиливая себя, он выглянул: двое уцелевших засели с автоматами на лестнице и, стоило ему показаться, открыли бешеный огонь. Ещё один успел скрыться в соседней комнате, в спальне, прежде чем Штернберг нажал на спусковой крючок. А когда попробовал подпалить тех, на лестнице, кто-то из них ответил на его намерение таким мощным ментальным ударом, что его зашатало, и во рту появился кровавый привкус. Вместе с тем он ясно услышал чью-то мысль о гранате, ринулся за сейф — как раз вовремя: что-то ударило в пол, потом ещё раз — и взрыв разнёс вселенную в клочья. Совершенно оглохший, и физически, и ментально, Штернберг сидел на обломках стекла за сейфом и беззвучно стенал от отчаяния. Нападавших было много, слишком много.

Стиснув зубы, он выглянул из-за сейфа: солдат, кинувший гранату, показался в дверях, за ним маячил ещё один. В довершение всего, кто-то из этих двоих явно не понаслышке был знаком с техникой пирокинеза: обрывки настенной карты рядом с укрытием Штернберга вспыхнули, будто облитые бензином, клочья обоев затлели и стали судорожно извиваться под расползающимися по стене языками пламени.

Это была преисподняя. Чем дольше он оставался в комнате, тем меньше было шансов спастись. Уткнувшись лицом в колени, Штернберг сломал в пальцах осколок стекла и, внезапно решившись, не думая больше ни о чём, выбросил себя из-за сейфа, под градом пуль перекатился за передвижной металлический стол с макетом Зонненштайна и толкнул его к двери. Массивный стол на визжащих колёсиках вынес остатки хлипких дверных створок, а Штернберг, пригибаясь за ним, немилосердно обдирая колени об осколки стекла, отстреливался из-за нового укрытия, пока не кончились патроны. Кто-то упал прямо на стол, с хрустом разломав модели мегалитов. Преодолев, таким образом, треть коридора, Штернберг бросился в спальню и сразу за порогом сцепился с солдатом. Тот был на голову ниже, но не менее широк в плечах и довольно крепок. Пока они с рычанием выламывали из рук друг друга автомат, на пороге показался ещё один убийца, и Штернберг толкнул солдата, успевшего смахнуть с него очки, прямо на вошедшего, захлопнул дверь и рванул вбок широкую задвижку. Затем придвинул к двери стоявший поблизости комод.

Всё окружающее обволокло густым жемчужным туманом. В этой потусторонней зыбкости Штернберг двинулся к серебристому прямоугольнику окна, беспомощно вытягивая вперёд руки. Он своротил торшер, запнулся обо что-то, звякнувшее замочками, — должно быть чемодан, — наткнулся на кровать, обошёл — и вот, наконец, окно. На ощупь открыл створки, спеша, насколько было возможно (в дверь ломились), прислушался: внизу было тихо. Прыгать отсюда определённо не стоило — то, что сейчас представлялось мутным тёмным ущельем, на самом деле было очень крутой затенённой лестницей, зажатой между стенами домов. Но немного ниже окна тянулся уступ почти в полметра шириной, и по нему без особого труда можно было добраться до окон другой части здания.

В дверь ударили оглушительной очередью, разбивая дерево возле задвижки.

Штернберг перелез через подоконник. Пальцы вцепились в край подоконника, а ноги искали уступ. Осязание оставалось единственным, чему можно было доверять. Он двинулся куда-то влево, прижимаясь спиной к стене, ведя впереди вытянутую руку, ощупывая грубую кладку исцарапанными пальцами. Обогнул угол. Зябкий вечерний ветер полоскал рваную рубашку и ерошил волосы. Крутые крыши соседних домов стояли вокруг туманными холмами, а под ногами была наполненная свинцовой дымкой пропасть с неразличимым дном. Пальцы вдруг ушли в пустоту. Штернберг осторожно шагнул чуть дальше. Ниша окна. Он двинулся к проёму, ощупал холодное стекло, без толку вгляделся, мучительно щурясь, во мрак незнакомой комнаты. Толкнул створку — заперто. Сосредоточившись, нежно и вкрадчиво провёл ладонью по рассохшейся раме, с той стороны едва слышно щёлкнула задвижка, и створка бесшумно приотворилась. Он пробрался в комнату, прислушиваясь к приглушённым выстрелам где-то в стороне (видать, наконец-то проснулась внешняя охрана).