– Где ты видишь какое-либо превращение? – спросил Муншин. – Малый получит двадцать тысяч долларов в утешение, когда Лулу скажет ему, что по-настоящему любила его, и – привет.

Айтел помолчал с многозначительным видом.

– Знаешь, подумай лучше о возможности использовать его в качестве– киноактера.

– В качестве киноактера, говоришь? – Лицо Муншина стало серьезным.

– Да. Ему не хватает пяти лет для театра, но есть в нем что-то, что работает потенциально на кассу. Я не говорю, что из него выйдет хороший киноактер, потому что, ей-богу, не знаю, есть ли у него настоящий талант. Но, Колли, если мое мнение чего-то стоит, этот мальчик обладает большойпритягательной силой.

– Вот теперь, послушав тебя, я вижу: в нем кое-что есть, – раздумчиво произнес Колли.

– Безусловно. Неужели ты считаешь, что Лулу стала бы тратить время на парня, в котором ничего нет?

– Чего я – после всего сказанного – понять не могу, – заметил Колли, – так это почему ты не спешишь надоумить его послушать меня. Я считал, что парень – твой друг.

– Я не знаю, годится ли он для этого. Если у него нет таланта, или ему такие вещи неинтересны, или же он станет слишком быстро чересчур популярным, он может превратиться в напыщенного наглеца. Я вижу, как он превращается в актера, который, прочитав сотню страниц Пруста, отведет на приеме в сторонку первую попавшуюся знаменитость и станет рассказывать, как он ненавидит профессию актера, так как она мешает ему стать великим писателем. А потом каждая амбициозная девчонка, готовая позавтракать в его гримуборной, будет выслушивать лекцию о том, какой идиот режиссер его картины, понятия не имеющий о разнице между Методом и французским актером Кокленом.

– Ну и перспективу же ты видишь, – заметил Муншин. – Я даже не знал, умеет ли наш атлет читать.

– Да, конечно. Он и сам этого не знает, но хочет стать интеллектуалом. Я редко ошибаюсь в такого рода предсказаниях. Он же ненавидит интеллектуалов, как журналист, пишущий для иллюстрированного журнала в маленьком городке.

– Очень интересно, – заметил Колли. – Хочешь знать, как я представляю его себе? Когда его потенциал полностью раскроется, – если у него, конечно, есть потенциал, – из него получится типаж из супервестерна. Во всех отношениях. Он будет поливать грудь тоником, чтобы выросли волосы, и бить тебя в мошонку, сражаясь не на жизнь, а на смерть. Скажу кое-что похуже. Я чувствую, что в этом малом сидит мерзость. Он может стать актером-любителем и профессионалом-добровольцем, который открывает в светской хронике охоту на подрывных элементов вроде тебя.

Айтел с невеселым видом пожал плечами.

– Ну, не уверен, что я не согласен с тобой. Это возможно. Данный тяжеловес легкого веса может пойти по сотне дорог. Потому-то он мне и интересен.

Колли кивнул.

– Тебя, возможно, притягивают битники, мне же они кажутся просто психопатами.

– Не вешай ярлыки на людей, – резко оборвал его Айтел.

– Этот разговор никуда нас не ведет. Я человек любопытный, Чарли. Ты все еще считаешь после всего сказанного о Серджиусе, что он не согласится на мое предложение? – Колли улыбнулся. – Что у меня нет даже маленького шанса?

– Должен признаться: не знаю. Если Серджиус сыт по горло моей бывшей богиней и готов принять предложение дяди Германа, тогда ты получишь актера, которому потребуется секретарь, чтобы разбираться с его почтой от поклонников.

– Айтел, могу сообщить тебе новость, – неожиданно объявил Колли. – Г.Т. тоже считает, что поклонники завалят Серджиуса письмами.

Айтел улыбнулся, услышав такое сопоставление.

– Что ж, Колли, раз воры договорились…

– У меня от тебя даже задница болит. Если бы ты не был таким чистоплюем, я мог бы сработать нечто шедевральное Как бы мне хотелось обкрутить Г.Т. с помощью Серджиуса в качестве приманки и тебя в качестве крючка. – Муншин покивал, наслаждаясь красотой своего проекта. – Чарли, а что, если ты подпишешь со мной договор о мире? Возможно, под влиянием хорошего виски я начинаю думать, что мы могли бы стать друзьями.

Подобный переход от дипломатии к дружбе снова изменил настроение Айтела.

– А тебе не кажется, что того, что я продал себя, уже достаточно для одного вечера? – холодно произнес он.

– Что же ты продал? Айтел, в моем гроссбухе ты по-прежнему числишься вундеркиндом. Ты даже и не начал понимать, что у меня в мыслях. Я знаю, что очень пьян, но вот что я думаю: Г. Т. не будет вечно хозяином на студии. – Колли произнес это шепотом, раскатившимся по всей комнате. – Мы с тобой могли бы составить интересную команду. Ты один из немногих режиссеров, никогда не опускавшихся до дешевки. А я преклоняюсьперед людьми такого класса, Чарли. Если бы мой голос был на студии решающим, уверяю тебя, что в благоразумных пределах я позволил бы тебе снимать картины какие пожелаешь. – И умолк, словно сожалея, что не вовремя высказал эту мысль.

– Мы могли бы стать командой, Колли, – признал Айтел, но потом решительно покачал головой, словно напрочь уничтожая такую возможность. – Но ты совершил слишком много неприятных акций в отношении слишком большого количества картин, которые были мне дороги, и я не могу это так быстро забыть. – В голосе его вновь появилась забытая было ненависть. – И хуже всего то, что в то время ты был не прав, даже как делец. Сейчас только начинают использовать некоторые нюансы, которые я хотел показать пять лет назад.

– Да перестань ты жить прошлым! – Муншин спокойно посмотрел на него. – Братец, неужели ты не способен поверить, что я, возможно, тоже хочу измениться?

Айтел улыбнулся как человек, переставший верить в честность других людей.

– А ты знаешь, – сказал он, – что не чувства людские, а дела двигают историю.

Муншин взглянул на свои часы и поднялся с кресла.

– Хорошо, – сказал он, – поскольку ты так. обо мне думаешь, я представлю тебе доказательство моих добрых намерений. Забудь, что я обещал заплатить тебе две тысячи долларов по окончании сценария. Ты можешь получить их завтра. Я пришлю тебе с посыльным.