Шприц Игорь
Шрифт:
Иванов заходит в туалет и закрывает дверь, выталкивая Ребезову.
ИВАНОВ. Без вас разберемся, Кира Андреевна!
РЕБЕЗОВА. Господи, что делается, что делается, конец света!
Из-за ширмы доносятся стоны Зенина.
РЕБЕЗОВА. Жорес, тебе плохо?! Иду, милый! (Скрывается на женской половине.)
В туалете идет своя внутренняя жизнь — доносятся мужские клятвы и женские рыдания, прерываемые звуками рвоты. Гаркуша и Лапин трудятся над дверью — слышен звук ножовки по металлу. Внезапно раздается телефонный звонок. Он звонит долго, собирая всех, кроме спящих молодых и страдающей Дородных. Все со страхом смотрят на аппарат. Телефон замолкает.
ГАРКУША. Жорес, как комендант, возьмешь трубку. Должон еще раз прозвенеть.
ЗЕНИН. Я боюсь, может уже американцы пришли. Я американского не знаю.
Снова звенит телефон.
РЕБЕЗОВА. Не трусь, будь мужчиной!
ЗЕНИН (берет трубку). Але! Але! Их бин комендант обер-лейтенант Зенин. Але? Але! (Кладет трубку.)
ГАРКУША. Ну?!
ЗЕНИН. Спросили Василия Константиновича, потом выматерились и бросили трубку.
ГАРКУША. Это наши в городе! Будет чем подлечиться! Быстро, мужики, на свободу! Юрий Витальевич, с прибором на подстраховку!
Все идут в тамбур и толпятся у двери. Иванов прибегает с дозиметром, начинает измерения. Внезапно дверь распахивается и на пороге возникает Дубоус в полной парадной офицерской форме, при кортике и белых перчатках. На груди — медали и ордена. Иванов с перепугу начинает мерять Дубоуса.
ДУБОУС. Ага! Вот вы где, голубчики! Замечательно, просто замечательно! Весь институт мобилизован, а вы прячетесь как тараканы в цель и думаете переждать! Стыдно, товарищи! Чему мы вас учили?! Дезертиры, не побоюсь этого слова. Своей бы рукой, лично, в двадцать четыре часа! (Иванову.) Перестаньте тыкать в меня дозиметром!
ИВАНОВ. Простите, но вы, кажется, поражены!
ДУБОУС. Еще бы не поразиться — вы ведь, кажется, пьяны! Да не кажется, а точно! А ну, дыхните!
Иванов выдыхает.
ДУБОУС. Пьян. Пьян, как сапожник! (Заходит внутрь.) Мама родная, да что же это такое?! Что вы сделали с образцовым убежищем?! Это же бордель в чистом виде! (Открывает дверь в туалет, оттуда вываливается полуодетая Дородных.) Баба! А запах-то, а запах! (Дородных тошнит.) Публичный дом! (Командует Дородных.) Смир-но! Кругом! Оправиться! Где комендант?! Где Зенин?!
Вперед выталкивают Зенина.
ЗЕНИН. Ва-ва-ва…
ДУБОУС. Это ты!!! В таком виде?!! Его все ищут, с ног сбились, а он… с бабами… пьяный… обосраный… позор!! (Обходит Зенина кругом, презрительно оглядывая его.) Вас назначили командиром сводного районного отряда! Такая честь! А вы?!
ЗЕНИН. Па-па-ртизанского?
ДУБОУС. Еще и шутит!! Сводный районный отряд по заготовке кормов — это тебе не шуточки! Сверху каждый час звонят: где Зенин?! Где Зенин?! А он… (Машет рукой.)
Зенин падает в обмороке.
РЕБЕЗОВА. Не кричите на него! Он контуженный!
ДУБОУС. Бутылкой! (Замечает Гаркушу, язвительно.) А-а, Иван Данилыч! А тебя жена по всему городу ищет.
Гаркуша цепляется за Лапина, потом начинает плакать скупыми мужскими слезами на плече у Лапина. Дубоус замечает спальню молодоженов.
А это что за вавилоны тут вы присобачили?!
ИВАНОВ (телом закрывает вход в спальню). Сюда нельзя!
ДУБОУС. Мне?! Нельзя?! Кругом!
Дубоус отдергивает штору. Обнаженные Маша и Толик с испугом смотрят на посиневшего от гнева Дубоуса.
ИВАНОВ. Это муж и жена! Им можно так! Я, как представитель Советской власти на оккупированной территории! Я депутат! Я их поженил!
ДУБОУС. Дожили. Срам. Коллективный секс! Позор на весь город! Наверх! Немедленно наверх! Пусть видят этот сношарий! Собственными глазами! По высшей мере! (Видит полупустую полку.) Где материалы пленумов?
ИВАНОВ. В туалете. (Дубоус хватается за голову.) Но вы же нас заперли! Мы думали, что война! Что нам оставалось делать?!
ДУБОУС. Все могу простить — но не это! Свиньи так не поступают — не гадят, где живут. Коллекционные партийные документы на подтирку?! Вы за это ответите по высшей мере!
Гаркуша тихонько подает Иванову табуретку. Видно, что в душе Иванова идет скрытая борьба.
ЛАПИН (падает на колени, преграждая путь Дубоусу). Не губите нас! Мы ни в чем не виноваты! Мы же в отпуску, мы отдыхаем. Мы… мы жили, как смогли. Не гудите же, Василий Константинович! (Рыдает.)