Гришка замотал головой.

– Не-ет! Я здесь должен быть!..

...Стрела с белым опереньем впилась в бок старику. Лицо его исказилось от боли.

– Пойди, сынок!..
– застонал.
– Как Исуса Христа прошу!..

Пока не обложили... Через дворы, огороды уходи...

Гришка отвязал всхрапывающего, с бешеными фиолетовыми глазами жеребца, хотел вскочить верхом, но старик, через силу шагнув к нему, замотал головой, замычал. "Веди", - понял Гришка.

Спотыкаясь, ведя коня за узду, бежал через дворы. Женщины помогали: открывали ворота. Выскочил на огород с бело-зелеными кустиками капусты, прыгнул на успокоившегося коня, рванул поводья...

Бешено промчался по огороду, вылетел на поле-репник, а потом захлестали по ногам начинающая наливаться зерном рожь, пшеница; полетели из-под копыт вырванные с корнем зеленые клубки гороха.

"Только бы не споткнулся!" - боялся Гришка...

Вот уже усадьба. На валу за бревенчато-острожными стенами, по пояс защищенные заостренными концами врытых в землю и присыпанных с внутренней стороны землей бревен, стояли вооруженные мужи. То тут, то там виднелись железные шапки боярских дружинников. "Значит, не все в село ушли!" - обрадовался Гришка, подскакивая к воротам. На него закричали, замахали руками:

– Давай быстрей!..
– пустили и тут же закрыли тяжелые дубовые ворота.

Гришка соскочил с запарившегося коня, побежал на непослушных, подгибающихся ногах к стене, где, как ему показалось, находится боярин. Но там был старший его сын. Самого боярина нашел около выхода в подклеть - с двумя младшими сыновьями он раздавал оружие, назначал десятных ватаманов.

Боярин не стал слушать Гришку - отмахнулся рукой, чтобы не мешал.

"Как же так?! Там народ гибнет, ждут, надеются на него, а он даже не выслушал!.." - и Гришка, с искаженным от обиды и злости лицом, снова бросился сквозь толпу.

– Боярин! Меня за подмогой послали - помоги!..

Гривцов-старший - седой, высокий, толстый, с недобрыми глазками - повернул голову.

– Скажи - пусть разбегутся... А мужики - ко мне: помогут оборонить меня...
– и, видя, что Гришка столбом стоит перед ним, заорал:

– Видишь - не могу!.. Холоп немытый!

Оглушенный, униженный Гришка бросился к воротам - к коню. Но жеребца не было. Побегал туда, сюда - конь исчез. Злой, перепуганный, зачелночил по двору, среди вооруженных людей: спрашивал, но никто не мог сказать, куда делся его жеребец - все спешили, некоторые отмахивались. А один - по виду десятник - закричал:

– Ты, отрок, ум потерял?! Какой комонь!
– возьми лук да на стену!..

Не помня себя, Гришка кинулся к воротам. Стражники-воротники, подняв копья, не дали приблизиться и... он заплакал - отчаяние, боль, беспомощный страх сделали свое дело - срам!.. Но ничего не мог с собой поделать...

К нему подошел тот самый десятник и удивленно, презрительно-зло спросил:

– Так ты еще ревешь?! Трус!

Это уже было страшнее всего... У Гришки исчезла растерянность:

"Што я делаю?! Меня же за труса считают!" - яростно сверкнув глазами, он развернулся и прыгнул на десятника - вырвал лук, бросился на вал, стену, где плотно стояли в ряд люди. Гришка растолкал их, встал рядом: бросил взгляд в поле...

На расстоянии полутора полетов вятских стрел от гребля37 увидел небольшие группы верховых татар. К ним из села подходили все новые и новые отряды. Видно было, как горит Спасское. Гришка сжал лук - сосед протянул несколько стрел...

Неожиданно тяжелый испуганно-яростный "ох"! выдохнула стена русских воев, закрестилась: татары подожгли церковь в Спасском.

Какое-то безразлично-тупое отчаяние охватило Гришку: хоть всемирный потоп - теперь не удивился бы...

Вдруг два десятка татар с дымящимися стрелами в руках во весь опор помчались на русских.

Навстречу ударили самострелы тяжелыми железными стрелами, поражающие не только всадника, но и лошадь...

Все же несколько всадников прорвались ко рву и пустили зажигательные стрелы, которые, очертив в воздухе дымящие полукруги, воткнулись в деревянные строения барского двора, вспыхнули прозрачными алыми цветами; но тут же по ним плеснули водой из десятков ведер, ушатов - смертоносные цветы завяли, выпустив из себя черные ядовитые змейки дыма.

Обратно татары от стен не ушли: вятчане расстреляли их из боевых луков.

Все это так быстро произошло, что Гришка не сделал ни одного выстрела.

Татары, посовещавшись, рассеялись, оставив небольшую группу. Ночью и они ушли.

Над селом, заслоненным деревьями и кустами, кое-где все еще виднелись тонкие струйки серого дыма.

Народ, до этого роптавший про себя, стал просить боярина выехать в Спасское - у некоторых остались там семьи, родные. Как ни убеждал боярин Гривцов, что еще опасно за крепостными стенами, люди пошли в село. И тогда, чтобы не было самовольства, боярин назначил главным над войском - тридцать конных и два десятка пеших воев - своего тиуна Ваську.