Шрифт:
45
О мгновенная юность! о гибкость, которую вечно толкают вперед! О уравновешенная, пышно цветущая зрелость! Мои возлюбленные душат меня, Теснятся к моим губам, тискаются в поры моей кожи, Волокут меня по улицам и людным местам, голые приходят ко мне ночью, Днем они кричат мне: «Эгой», со скалы над рекою, качаясь и щебеча наверху, Они кличут меня по имени из цветников, виноградников, из чащи густых кустов, Они слетаются ко мне каждый миг, Целуют мое тело поцелуями, нежащими, словно бальзам, И горсти своих сердец бесшумно дают мне в подарок. О величавый восход старости! Здравствуй, несказанная прелесть дней моего умирания! Все сущее утверждает не только себя, но и то, что растет из него, И у темного беззвучия смерти есть тоже свои ростки. Ночью я открываю мой люк и смотрю, как далеко разбрызганы в небе миры, И все, что я вижу, умноженное на сколько хотите, есть только граница новых и новых вселенных. Дальше и дальше уходят они, расширяясь, всегда расширяясь, За грани, за грани, вечно за грани миров. У моего солнца есть солнце, и мое солнце покорно колесит вкруг него, А то со своими соратниками примыкает к высшему кругу, А за ними еще более великие, перед которыми величайшие становятся точками. Нет ни на миг остановки, и не может быть остановки, Если бы я, и вы, и все миры, сколько есть, и все, что на них и под ними, снова в эту минуту свелись к бледной текучей туманности, это была бы безделица при нашем долгом пути, Мы вернулись бы снова сюда, где мы стоим сейчас, И отсюда пошли бы дальше, все дальше и дальше. Несколько квадрильонов веков, несколько октильонов кубических миль не задержат этой минуты, не заставят ее торопиться; Они — только часть, и все — только часть. Как далеко ни смотри, за твоею далью есть дали. Считай, сколько хочешь, неисчислимы года. Мое рандеву назначено, сомнения нет, Бог непременно придет и подождет меня, мы с ним такие друзья, Великий товарищ, верный возлюбленный, о ком я томлюсь и мечтаю, он будет там непременно. 46
Я знаю, что лучшее место — мое, и лучшее время — мое, еще никто не измерил меня и никогда не измерит. Я всегда налегке, в дороге (придите все и послушайте!), Мои приметы — дождевой плащ, и добрая обувь, и палка, срезанная в лесу, Друзья не придут ко мне и не рассядутся в креслах, Кресел нет у меня, нет ни философии, ни церкви, Я никого не веду к обеду, в библиотеку, на биржу, Но каждого из вас, мужчин и женщин, я возвожу на вершину горы, Левой рукой я обнимаю ваш стан, А правой рукой указываю на окрестные дали и на большую дорогу. Ни я, ни кто другой не может пройти эту дорогу за вас, Вы должны пройти ее сами. Она недалеко, она здесь, под рукой, Может быть, с тех пор как вы родились, вы уже бывали на ней, сами не зная о том, Может быть, она проложена всюду, по земле, по воде. Возьмем свои пожитки, сынок, — ты свои, я свои, — и поспешим в путь, В чудесных городах и свободных странах мы побываем с тобой. Если ты устал, возложи на меня твою ношу, обопрись о мое бедро, А когда наступит мой черед, ты отплатишь мне такой же услугой, Ибо с той минуты, как мы двинемся в путь, отдыха не будет у нас. Сегодня перед рассветом я взошел на вершину горы, и увидел усыпанное звездами небо, И сказал моей душе: «Когда мы овладеем всеми этими шарами вселенной, и всеми их усладами, и всеми их знаниями, будет ли с нас довольно?» И моя душа сказала: «Нет, этого мало для нас, мы пойдем мимо — и дальше». Ты также задаешь мне вопросы, и я слышу тебя, Я отвечаю, что не в силах ответить, ты сам должен ответить себе. Присядь на минуту, сынок, Вот сухари для еды, молоко для питья, Но когда ты поспишь, и обновишь свои силы, и наденешь лучшие одежды, я поцелую тебя на прощание и распахну пред тобою ворота, чтобы ты ушел от меня. Слишком долго тебе снились презренные сны, Я смываю гной с твоих глаз, Ты должен приучить свои глаза к ослепительной яркости света и каждого мгновенья твоей жизни. Слишком долго ты копошился у берега, робко держась за доску, Теперь я хочу, чтобы ты был бесстрашным пловцом, Чтобы ты вынырнул в открытом море, крича и кивая мне, и со смехом окунулся опять. 47
Я учитель атлетов. Если твоя грудь после учения станет шире моей, ты докажешь, что и моя широка, И тот докажет, что он усвоил мой стиль борьбы, кто убьет своего учителя насмерть. Мне люб лишь такой мальчуган, что станет мужчиной не чужими стараньями, а только своими делами, Он предпочтет быть беспутным, лишь бы не стать благонравным из страха или стадного чувства, Свою милую любит он сильно и ест свое жаркое с аппетитом, Любовь без взаимности или обида режет его сильнее, чем острая сталь, Отлично он умеет скакать на коне, драться, стрелять в мишень, править парусным яликом, петь песни, играть на банджо, Бородатые лица, или изрытые оспой, или с рубцами и шрамами милее ему, чем лощеные, И черные от загара лица милее ему, чем те, что боятся солнца. Я учу убегать от меня, но кто может убежать от меня? Кто бы ты ни был, отныне я не отступлю от тебя ни на шаг, Мои слова не перестанут зудеть в твоих ушах, покуда ты не уразумеешь их смысла. Не ради доллара я говорю тебе эти слова, не для того, чтоб заполнить время, покуда я жду парохода. (Они настолько же твои, как и мои, я действую в качестве твоего языка, У тебя во рту он опутан и связан, а у меня начинает освобождаться от пут.) Клянусь, что под крышею дома я никогда ничего не скажу ни о любви, ни о смерти, И клянусь, я открою себя лишь тому или той, кто сблизится со мною на воздухе. Если вы хотите понять меня, ступайте на гору или на берег моря, Ближайший комар — комментарий ко мне, и бегущие волны — ключ, Молот, весло и ручная пила подтверждают мои слова. Никакая комната с закрытыми ставнями, никакая школа не может общаться со мной, Бродяги и малые дети лучше уразумеют меня. Мальчишка-мастеровой всего ближе ко мне, он знает меня хорошо, Лесоруб, который берет на работу топор и кувшин, возьмет и меня на весь день, Фермеру-подростку, что пашет в полях, приятно услышать мой голос, На судах, которые мчатся под парусом, мчатся мои слова, я иду с матросами и рыбаками и крепко люблю их. Солдат в походе или в лагере — мой, Многие ищут меня в ночь перед боем, и я не обману их надежды, В эту торжественную ночь (быть может, их последнюю ночь) те, которые знают меня, ищут меня. Мое лицо трется о лицо зверолова, когда он лежит в одеяле, Извозчик, размышляя обо мне, не замечает толчков своей фуры, Молодая мать и старая мать понимают меня, И девушка, и замужняя женщина оставляют на минуту иглу и забывают все на свете, — Все они хотят воплотить то, что я говорил им. 48
Я сказал, что душа не больше, чем тело, И я сказал, что тело не больше, чем душа, И никто, даже бог, не выше, чем каждый из нас для себя, И тот, кто идет без любви хоть минуту, на похороны свои он идет, завернутый в собственный саван, И я или ты, без полушки в кармане, можем купить все лучшие блага земли, И глазом увидеть стручок гороха — это превосходит всю мудрость веков, И в каждом деле, в каждой работе юноше открыты пути для геройства, И каждая пылинка ничтожная может стать центром вселенной, И мужчине и женщине я говорю: да будет ваша душа безмятежна перед миллионом вселенных. И я говорю всем людям: не пытайте о боге, Даже мне, кому все любопытно, не любопытен бог. (Не сказать никакими словами, как мало тревожит меня мысль о боге и смерти.) В каждой вещи я вижу бога, но совсем не понимаю его, Не могу я также поверить, что есть кто-нибудь чудеснее меня. К чему мне мечтать о том, чтобы увидеть бога яснее, чем этот день? В сутках такого нет часа, в каждом часе такой нет секунды, когда бы не видел я бога, На лицах мужчин и женщин я вижу бога и в зеркале у меня на лице, Я нахожу письма от бога на улице, и в каждом есть его подпись, Но пусть они останутся, где они были, ибо я знаю, что, куда ни пойду, Мне будут доставлять аккуратно такие же во веки веков. 49
Ты же, о Смерть, и горькие объятия Смерти, напрасно пытаетесь встревожить меня. Без колебаний приступает к своему труду акушер, Я вижу, как его рука нажимает, принимает, поддерживает, Я лежу у самого порога этих изящных и эластичных дверей И замечаю выход, замечаю прекращение боли. А ты, Труп, я думаю, ты хороший навоз, но это не обижает меня, Я нюхаю белые розы, благоуханные, растущие ввысь, Я добираюсь до лиственных губ и до гладких грудей дынь. А ты, Жизнь, я уверен, ты — остатки многих смертей. (Не сомневаюсь, что прежде я и сам умирал десять тысяч раз.) Я слышу ваш шепот, о звезды небес, О солнца, о травы могил, о вечные изменения и вечные продвижения вперед, Если уж вы молчаливы, что же могу сказать я? О мутной луже в осеннем лесу, О луне, что спускается с круч тихо вздыхающих сумерек, Качайтесь, искры света и мглы, — качайтесь на черных стеблях, гниющих в навозе, Качайтесь, пока так бессмысленно стонут иссохшие сучья. Я возношусь от луны, я возношусь из ночи, Я вижу, что это страшное марево — отражение полдневного солнца, Я поднимаюсь к основному и главному от великого или малого отпрыска. 50
Есть во мне что-то — не знаю что, но знаю: оно во мне. Тело мое, потное и скрюченное, каким оно становится спокойным тогда, Я сплю — я сплю долго. Я не знаю его — оно безыменное — это слово, еще не сказанное, Его нет ни в одном словаре, это не изречение, не символ. Нечто, на чем оно качается, больше земли, на которой качаюсь я, Для него вся вселенная — друг, чье объятье будит меня. Может быть, я мог бы сказать больше. Только контуры! Я вступаюсь за моих братьев и сестер. Видите, мои братья и сестры? Это не хаос, не смерть — это порядок, единство, план — это вечная жизнь, это Счастье. 51
Прошедшее и настоящее гибнут — я наполнил их, потом исчерпал, А теперь заполняю ближайшую впадину будущего. Ты, слушающий песню мою! какую тайну ты хочешь доверить мне? Прямо гляди мне в лицо, покуда я вдыхаю эту ночь. (Говори мне по чести всю правду, нас не слышит никто, но я могу остаться не дольше минуты.) По-твоему, я противоречу себе? Ну что же, значит, я противоречу себе. (Я широк, я вмещаю в себе множество разных людей.) Я отдаю все свои силы лишь тем, кто поблизости, я жду тебя у порога. Кто завершил дневную работу? Кто покончил с ужином раньше других? Кто хочет пойти прогуляться со мною? Успеешь ли ты высказаться перед нашей разлукой? или окажется, что ты запоздал? 52
Пестрый ястреб проносится мимо и упрекает меня, зачем я болтаю и мешкаю. Я такой же непостижимый и дикий, Я испускаю мой варварский визг над крышами мира. Последняя быстрая тучка задержалась ради меня, Она отбрасывает мое изображение вслед за другим, столь же верное, как и любое из них, на лугах, погруженных в тень. Она соблазняет меня растаять в туман и пар. Я улетаю, как воздух, я развеваю мои белые кудри вслед за бегущим солнцем, Пусть течет моя плоть волнами, льется кружевными извивами. Я завещаю себя грязной земле, пусть я вырасту моей любимой травой, Если снова захочешь увидеть меня, ищи меня у себя под подошвами. Едва ли узнаешь меня, едва ли догадаешься, чего я хочу, Но все же я буду для тебя добрым здоровьем, Я очищу и укреплю твою кровь. Если тебе не удастся найти меня сразу, не падай духом, Если не найдешь меня в одном месте, ищи в другом, Где-нибудь я остановился и жду тебя.