Уилэн Чарлз
Шрифт:
Спекуляция. Разумеется, как только какой-то финансовый продукт создан, он начинает обслуживать еще одну фундаментальную человеческую потребность — стремление к спекуляции или к заключению пари на краткосрочные изменения цен. Кто-то использует рынки фьючерсов для смягчения рисков, а кто-то — для заключения пари на цену, по которой в будущем году будут продавать соевые бобы. Рынки облигаций можно использовать для мобилизации капиталов, а можно — и для заключения пари на то, снизит ли Алан Гринспен ставку процента в следующем месяце или нет. Фондовый рынок можно использовать для инвестирования в компании и получения доли в их будущих прибылях, а можно купить акцию какой-нибудь компании в 10 утра в надежде к полудню выиграть на этом приобретении несколько долларов. Финансовые продукты для спекуляции — это то же самое, что и спортивные соревнования для азартных игр. Они стимулируют спекуляцию, способствуют ей, даже если это и не является их главной функцией.
Вот так-то. Вся лихорадочная активность на Уолл-стрит или Ласаль-стрит (пристанище фьючерсных бирж в Чикаго) сводится к обслуживанию одной или нескольких указанных выше потребностей. Мир больших финансов часто описывают как вариант Лас-Вегаса для богатых: риск, блеск, яркие личности и огромные суммы денег, переходящие из рук в руки. И все же это сравнение крайне неудачно. Все происходящее в Лас-Вегасе — игра с нулевым результатом. Если банкомет, ведущий игру в блэк-джек от имени игорного заведения, выигрывает, вы проигрываете. А шансы на выигрыш весьма существенно смещены в пользу заведения. Если играть в блэк-джек достаточно долго (во всяком случае, если играть, не подсчитывая карты), то вы с математической точностью проиграетесь в пух и прах. Лас-Вегас предоставляет своим посетителям развлечение, но не служит никаким более широким общественным целям. А Уолл-стрит именно это и делает. Большая часть сделок, совершаемых на биржах, представляют собой игру с положительной суммой результатов. Благодаря этим сделкам возникают новые вещи, открываются новые компании, люди и компании управляют рисками, которые в противном случае могли бы разорить их. Конечно, не всякая сделка приносит прибыль. Подобно тому как люди делают инвестиции, о которых потом сожалеют, рынки капиталов обладают исключительной способностью расточать огромные средства; возьмите в качестве примера акции вашей любимой (и обанкротившейся) компании, которая занималась электронной торговлей, и поразмыслите над этим примером. Миллиарды долларов были поглощены компаниями, которые ныне не могут представить никаких активов. В то же время некоторые потенциально прибыльные предприятия страдают от нехватки капитала, поскольку не могут предоставить достаточных залогов. Например, экономисты обеспокоены тем, что бедным семьям предоставляют слишком мало кредитных средств, которые бедняки могли бы инвестировать в человеческий капитал. Академическая степень, которую дают выпускникам высших учебных заведений, — отличный объект инвестирования, но ведь ее не отберешь в пользу кредитора в случае неисполнения обязательств заемщиком.
И все же финансовые рынки делают для капитала то, что Другие рынки делают по отношению ко всему остальному: они Распределяют капитал высокопроизводительным, хотя и небезупречным образом. Капитал течет туда, где может принести максимальную прибыль, что очень неплохо (по сравнению, скажем, с ситуацией, когда средства поступают предприятиям, управляемым высшими коммунистическими чиновниками или друзьями короля). Как и во всем остальном в экономике, государство может быть врагом или другом. Правительство может вмешиваться в работу рынков капитала точно так же, как и во все прочее, вводя чрезмерно высокие налоги или слишком стеснительные правила, отвлекая капитал на свои «любимые» проекты или запрещая жесткие проявления созидательного разрушения. Впрочем, правительство может и совершенствовать работу финансовых рынков, сводя к минимуму мошенничество, требуя от системы прозрачности, создавая нормативную базу и обеспечивая ее соблюдение, предоставляя общественные блага, которые снижают издержки ведения бизнеса, и т. д. И снова мудрость заключается в постижении разницы.
Все это хорошо и славно. Но как же разбогатеть на рынке? Один из моих коллег по журналу «The Economist» предложил дать этой книге другое название — «Достаточно ли вы богаты?». Логика его рассуждения такова: большинство людей ответят на это словом «нет», и книгу сметут с полок. Печально, но я не слишком сильно верю в безошибочные и надежные стратегии продажи методов обогащения. Подобно тому как чудодейственные программы похудания идут вразрез со всем, что мы знаем о здоровье и питании, схемы стремительного обогащения противоречат фундаментальным принципам экономики.
Позвольте начать с примера. Предположим, вы ищите себе дом в районе Линкольн-парка в Чикаго. После многих недель поисков вы обнаруживаете, что построенный из коричневого кирпича трехэтажный дом для одной семьи обойдется вам примерно в 500 тыс. дол. Некоторые из предлагаемых к продаже домов стоят 450 тыс. дол., но они требуют ремонта. Другие дома стоят 600 тыс. дол., поскольку имеют дополнительные удобства. Как раз тогда, когда вы начинаете отчаиваться из-за того, что придется выложить за дом 500 тыс., вы находите дом из коричневого кирпича, который соответствует всем вашим пожеланиям и стоит 250 тыс. При непосредственном осмотре вы обнаруживаете, что этот дом столь же хорош, как и те, что вы осматривали ранее, т. е. находится в том же районе, имеет такие же размеры и ту же сохранность. Все еще опасаясь подвоха, вы просите вашего агента по недвижимости сделать оценку дома. Агент заверяет вас в том, что покупка этого дома — отличная сделка и дом следовало бы продавать за 500 тыс. По профессиональному мнению этой милой дамы, нет сомнения в том, что вы можете купить дом за 250 тыс. дол. и несколько месяцев спустя продать его за 500 тыс., а то и за более высокую цену. Наконец, вы находите последнее доказательство — статью на третьей странице «Crain's Chicago Business» с кричащим заголовком «Сделка месяца: дом в районе Линкольн-парка оценен в 250 тыс. дол.».
Итак, вы стремительно покупаете дом за 250 тыс. дол. И, вполне разумно, продаете его через шесть месяцев за 500 тыс. дол., удваивая свои деньги [84] .
Насколько правдива эта история? Неправды в ней совсем немного. Разумный человек мог бы начать с постановки нескольких вопросов:
1. Если этот дом действительно стоил 500 тыс. дол., то что за слабоумный продавал его за 250 тыс.? Было ли этому человеку лень потратить три минуты, необходимые для того, чтобы определить, что подобные дома в этом районе продают вдвое дороже, или он был попросту неспособен выполнить такую работу? Если ни то ни другое не соответствует действительности, то разве в семье владельца не было кого-нибудь, кто указал бы на это огромное несоответствие цены, и разве этого не могла сделать агент по недвижимости, комиссионное вознаграждение которой зависит от цены продажи?
84
Прибыль, которую вы получите в действительности, могла бы оказаться значительно выше, если бы большую часть покупки вы профинансировали за счет заемных средств. Если вы вкладываете 50 тыс. дол. собственных Денег, то заработаете 250 тыс. дол. на 50 тыс. (за минусом процента, который вы уплатите за кредит под залог недвижимости в течение периода владения домом).
2. Возможно, этот дом не стоит 500 тыс. дол. Если бы его действительная цена была 500 тыс., то почему мой агент по недвижимости не купила его себе? Если покупка этого дома — «верное средство» удвоить его цену, почему она работает за трехпроцентные комиссионные, когда ей прямо в глаза светят 250 тыс. дол.?
3. Может быть, и мой агент по недвижимости — полоумная тетка. В этом случае где же были все другие потенциальные покупатели, особенно после того, как про этот дом написали в «Crain's Chicago Business»? Если этот дом из коричневого кирпича — такая отличная сделка, которую разрекламировали именно как отличную, то, надо полагать, все люди должны были жаждать приобрести его. Наплыв покупателей вызвал бы конкурентные торги, в ходе которых потенциальные покупатели предлагали бы все большие и большие суммы до тех пор, пока цена не достигла бы справедливой текущей рыночной стоимости, которая приблизительно равна 500 тыс. дол.
Другими словами, практически нет ни малейшей возможности найти кирпичный дом в Линкольн-парке (без какого-нибудь сюрприза, таящегося в подвальном помещении) за 250 тыс. дол. Почему? Потому, что это противоречит основополагающей идее экономики. Вы пытаетесь максимизировать свою пользу, но то же самое пытаются сделать и все прочие. В мире, где все ищут возможности сделать выгодные инвестиции, никто не собирается оставлять вам 250 тыс. дол. И все же люди полагают, что фондовый рынок все время действует именно таким противоестественным образом. Мы полагаем, что после того как прочитаем в «Business Week» об «очень соблазнительных» акциях или рекомендации о покупках, сделанные аналитиком с Уолл-стрит (рассылаемые всем клиентам компании), можно «затариться» акциями, которые дадут прибыль выше среднерыночной. Но все эти «очень соблазнительные» акции — всего лишь иная ипостась кирпичного дома в Линкольн-парке. И вот почему.