Воробьева Елена
Шрифт:
ный волшебством Венеции и новой любовью… Хотя, возможно,
на его вдохновение повлияла и встреча с Байроном, творчество
которого прошло через всю жизнь Маэстро, и даже в последние
дни жизни именно воспоминание о нем вдохновило Маэстро на
последнюю в его земной жизни игру… С Антонией же они ча-
сто ссорились и расходились, но встретившись вновь в 1824 году
в Милане, Никколо загорелся снова — он дал ей спеть в своем
концерте в «Ла Скала»… Она была капризна, взбаломошна, ис-
терична и ревнива... но — искренна, добра и она действительно
любила Никколо. А в июле 1825 года родился Ахилл… Антониа
была и осталась гражданской женой Никколо Паганини, офици-
ально их брак не был зарегистрирован никогда.
Теперь же в жизни Маэстро появился смысл, его свет и подлин-
ное счастье — Ахилл. Никколо назвал его в честь любимого героя
поэм Гомера. Свое отцовство Никколо Паганини узаконит только
в 1837 году, для составления официального завещания.
Никколо мрачно меряет шагами комнату, не глядя на Антонию. Только прохо-
дя мимо слишком высокой кровати, на которой спит Ахилл, он светлеет лицом.
И шаг становится более размеренным, но отходя от кровати и приближаясь к
окну — снова учащается и лицо становится строгим, и, наконец — решительным.
Н и к к о л о ( р е ш и т е л ь н о ) :
Пора расстаться нам, синьора — жить вместе выше моих сил,
Ни дня без ругани и ссоры… я ведь тебя давно просил —
Антониа, твой гнев и ревность с ума когда-нибудь сведут,
Давай найдем теперь же смелость и сбросим груз ненужных пут.
Давно минули страсть и пылкость, и в прошлое ушла любовь…
Мы оба сильно изменились — друг другу только портим кровь…
Ты дорога была мне раньше, теперь же мне дороже всех
Один лишь мой любимый мальчик — его счастливый детский смех.
Давай расстанемся… Мы сможем вновь собираться всей семьей —
Мне лишь Ахилл всего дороже, оставь же жить его со мной!
Антониа, удивленно слушавшая его, не может понять — почему, вдруг такое
решение пришло в голову Никколо? Ведь все как обычно, все как всегда — так
зачем же что-то менять? Она в недоумении пытается образумить Никколо.
А н т о н и а ( в н е д о у м е н и и ) :
Никколо, милый, как ты можешь? Как я оставлю, малыша?
Ахилл и мне всего дороже — тоскует по нему душа.
Никколо… Разве ты не любишь? Я все еще тебя люблю…
И первой встречи поцелуи я в памяти своей храню…
Я помню… Город всех влюбленных — Венеция! Дурман ночей,
Танцуют на воде гондолы в летящих искорках лучей…
Как мог ты позабыть, Маэстро — Венецианский карнавал!
Мелодий лучше и прелестней ты никогда не создавал!
Ты счастлив был и наша встреча перевернула жизнь твою —
А я была тогда беспечна, не знала как тебя люблю…
Но годы шли… Мы расставались, сходились, ссорились с тобой —
Теперь двенадцать лет промчались, я жизни не хочу другой…
Антониа пытается поймать взгляд Никколо, который продолжает кружить по
комнате, Ангел, вздохнув устало, отводит взгляд от окна и смотрит на Паганини.
Тот, наконец, заканчивает свой маршрут и подходит к Антонии.
Н и к к о л о ( п р и м и р и т е л ь н о ) :
Антониа… Любовь былая приходит иногда ко мне…
В воспоминаниях о рае, что был в прекрасном нежном сне…
Венеция… Мосты, палаццо… Луна в серебряных волнах…
Там невозможно не влюбляться! Любви дурман в ее садах…
А ты… Как ты была красива — глаза, улыбка, тонкий стан…
А голос! Ангельское диво! И страстна, словно океан…
Теперь же… Только тень осталась Венецианских вечеров —
Я разлюбил тебя, я каюсь,… но не зажечь былых костров…
Ангел снова вздыхает… Антониа все не может поверить, что перемены неиз-