Шрифт:
Мы шли и повсюду натыкались на изуродованные останки человеческих тел, а впереди, сколько хватало взгляда, тянулись бесконечные обугленные руины. Уже не помню, сколько мы отшагали, окрестности повсеместно полнились слухами о спасательных центрах, но нам так и не удалось отыскать ни единого! Мы смертельно устали, жутко проголодались и буквально валились с ног, но все же дошли до самого Хондзё и были где-то неподалеку от Комэ-тё, когда Кенкити заметил что-то необычное и окликнул меня:
— Смотри-ка туда — обезьяны! — Он был прав. Целых три обезьяны, одна большая и две поменьше устроились в укромном уголке у большого дерева. — Наверное, они уснули в тенечке, — предположил Кенкити.
— Согласись, довольно необычно найти обезьян в таком месте, — заметил я.
Мы подкрались поближе и ужаснулись…
Это были не обезьяны! А три человеческих тела — мать и двое ребятишек, сгоревшие заживо! Их тела спеклись от огня, усохли и стали похожими на мартышек. Но мертвая мать продолжала крепко прижимать к себе младшего ребенка.
— Хорошая мать никогда не бросит своих детишек, даже если небо на землю рушится, — вздохнул Кенкити. Мы склонили головы над телами, сложили у груди ладони и стали читать молитву. И тут заметили, как на груди мертвой женщины что-то блеснуло:
— А ну-ка? Что там такое?
Мы осторожно перевернули тело, это было легко — трупы сильно обгорели, большей частью превратились в золу, веса в них осталось совсем немного. И тут на землю со звоном посыпались серебряные монеты! Господи, у этой мертвой женщины была чертова прорва денег — нам под ноги насыпалась целая груда, и я предложил:
— Давай еще раз хорошенько ее встряхнем?
— Погоди… Кажется, сюда идут какие-то люди…
Я поспешно оглянулся и обнаружил, что в нашу сторону действительно направляется несколько человек. Они шли цепью, и на боку у каждого болталась санитарная сумка.
— Если нас застукает санитарный патруль — конец всему делу!
Мы нагнулись и стали торопливо подбирать монетки — и тут я заметил нечто похожее на скомканную купюру — бумажка была прижата останками бедра:
— Ха! Гляди, вот это удача! — радостно завопил я. — Как банкнота могла уцелеть?
Банкнот было великое множество, видимо, женщина намочила водой широкий кусок ткани и обмотала его поверх тайного пояса с деньгами, поэтому обгорела только часть купюр, и то с одной стороны.
Кенкити удалось ухватиться пальцами за край пояса, он пытался вытащить его, но пояс застрял намертво. Тело ребенка плотно спеклось с телом матери и теперь мешало снять с трупа пояс…
— Вот дерьмо, — выругался Кенкити. — Не могу вытащить пояс! Ребенок мешает…
И стал торопить меня:
— Надо разделить тела…
Я предпринял острожную попытку потянуть мертвое тельце малютки, но ничего не выходило; мать и дитя буквально срослись друг с другом.
— Если я потяну слишком сильно, то руки оторвутся…
— Тяни, они же мертвые! Мертвецам какая разница? Я дернул со всей силы. Обугленная кожа на теле ребенка треснула, обнажилась пурпурно-алая, еще влажная плоть; ладони у меня сразу же вспотели от ужаса, на меня накатило такое мерзкое чувство — мне казалось, что ребенок смотрит на меня с укором, как будто все понимает! И я решил отступиться:
— Давай оставим все как есть, — предложил я. — Этот ребенок все время смотрит на меня, он все про нас знает! И ему совсем не нравится, что мы хотим подлым образом обокрасть его мертвую мать…
— Прекращай ерунду молоть! Не будь идиотом, мертвецам уже не нужны деньги…
— Да мне и монет будет достаточно… — отрезал я и отошел в сторону. Кенкити пришлось самому отдирать тела друг от друга. Я с невыразимым омерзением наблюдал, как от детской ручонки отделилась широкая полоса обгоревшей кожи…
Сама рука осталась на месте, только маленький кусочек обугленной до черноты плоти так и остался прилипшим к телу матери…
— Готово! — радовался Кенкити. — Все получилось, мне удалось это сделать!
Он стащил свою набедренную повязку, переложил туда деньги из пояса мертвой женщины, аккуратно обернул вокруг талии и крепко завязал.
— С таким кушем, сам понимаешь, я смогу купить новую лодку… Поторапливайся, пора нам уходить отсюда…
— Иди один — так будет лучше…
— Эйдзи, ты чего?
— Знаешь, я пойду своей дорогой! Да ты не волнуйся — я никому не расскажу…
Кенкити все понял и пошел прочь, он так ни разу и не оглянулся. А тела матери и ребенка остались лежать, теперь уже далеко друг от друга…