«Ты Ольгу не знаешь, людям свойственно меняться», – кажется, так говорила Дарья.

В коридор выглянула мамаша.

– Что это ты такая перевернутая?

– Что? – не поняла Надя.

– Я говорю, с лица ты вся бледная. Помер, что ли, кто?

– Можно и так сказать…

Захотелось повеситься. Но соленых огурцов захотелось больше.

Надя пошла на кухню, достала из холодильника банку и прямо рукой выудила из рассола огурец.

Разве может быть так, чтобы живого человека вычеркнули из жизни? Все сразу – любимый, подруга, родственники? И какая-то чужая тетка смотрит, как ты без спроса ешь ее огурец…

Нет, это не ее жизнь, не Надина. Это плохой и неинтересный фильм.

Надя не хотела его смотреть, но выключить отчего-то не могла.

Утром Дарья проснулась с ощущением, что… устала.

Устала ждать результатов своей войны. Вроде бы она победила, но где захваченные территории?

А вдруг… Вдруг ее комбинации и ее пасьянс – не такие уж гениальные? Вдруг гениальным было другое решение – просто ждать. Ждать, когда Грозовский устанет от деревенщины, когда деревенщина эта из экзотики превратится в кость в горле. И тогда бы он сам – сам, без всяких хитроумных и грязных игр, – выгнал бы Кудряшову.

А теперь он упивается своими страданиями и ему кажется, что он жить без Кудряшовой не может.

Вот именно – кажется, и организовала эту иллюзию Даша своими руками.

Даже пропавшие евро не помогли.

Весь день Даша просидела в агентстве, размышляя над своими ошибками. Нет, она ни о чем не жалела, но боевые действия не принесли результата, а значит, в чем-то она просчиталась. А может быть, просто не довела дело до конца? Ведь сначала палят из пушек, а потом… Потом идут врукопашную.

Идея ей очень понравилась, и она закурила новую сигарету.

Пожалуй, это первая дельная мысль за последние дни.

В кабинет заглянул Тимур.

– Ты что, ночевать тут собралась?

– Мне еще поработать надо…

– Ну, ты даешь!

Возмутившись таким рвением, Тимур ушел. Через минуту хлопнула входная дверь.

Теперь в агентстве остались только она и Грозовский. И если гора не идет к Магомету, то Магомет не должен сидеть сложа руки.

Дарья затушила сигарету, взяла косметичку и подошла к зеркалу. К вечернему освещению требовалось чуть больше румян и яркая помада.

Стараясь не стучать каблуками, она подошла к кабинету Грозовского и прислушалась. Тихо. Только свет, пробивающийся из-под двери, и запах сигаретного дыма говорят, что он на месте.

Не постучавшись, Дарья вошла.

Дима сидел за столом, курил и пялился на огромный портрет Кудряшовой, висевший на противоположной стене.

Утром портрета не было. И размерчики – типографские, плакатные.

Еще немного, и он щиты по всей Москве развесит с надписью: «Ее разыскивает Грозовский!»

Пора идти врукопашную.

– Работаешь? – спросила Дарья.

– Пытаюсь. – Он даже не взглянул на нее, продолжал смотреть на гигантское изображение Кудряшовой и курить, курить так, будто душу хотел высосать из несчастной сигареты.

Дарья встала перед портретом – только так Грозовский мог ее заметить.

– Поздно уже, – сообщила она.

– Я знаю.

– От того, что ты себя загонишь, никому лучше не будет.

Он курил и курил, и смотрел будто сквозь нее на Кудряшову.

– Дим, ну что ты себя мучаешь? – Даша подошла к нему сзади, положила руки на плечи – все равно ей не заслонить такой огромный портрет. – Я понимаю… вся эта дурацкая история… Эти пропавшие деньги…

– Я не верю в это! – заорал он, вывернувшись из-под ее рук. – Не верю!

– Я тоже, Димочка, я тоже не хочу в это верить, но… – Она выразительно посмотрела на Кудряшову.

– Никаких «но»! Не смей говорить об этом! – На последних словах он выдохся, закашлялся, затушил сигарету, сгорбился и уставился себе под ноги.

– Я хотела сказать, что не стоит сходить с ума. Ведь ты себя просто изводишь. Господи! Какие вы все слабаки, мужики! Удар не держите.

Она все равно положила руки ему на плечи, сначала положила, а потом обняла. Он не отстранился, нет, наоборот, накрыл ее руку своей.

Может, рискнуть, сорвать этот шедевр со стены? И порвать его на кусочки? А кусочки отнести в сортир? Но очень уж руку не хочется убирать из-под его ладони…

– Знаешь что! – Дарья наклонилась и зашептала, касаясь его уха губами: – Поехали ко мне. Поехали, Дим, я тебя не съем. Покормлю по крайней мере, вон, ты совсем тощий стал, и лицо черное.