– Проходите, судари, – один из головорезов плюет на мостовую, уже украшенную телами двух товарищей. Кто знал, что у проклятого судьи под широкими рукавами мантии липовые бруски примотаны. Мало того, что руку защищают, так еще и клинок в них вязнет. Но больше они на эту удочку не купятся!

– Что, судейская крыса огрызается? – да это же офицеры с галер! – Господа, выбирайте: можно помочь этим честным людям в их мщении, несомненно, справедливом. А можно просто посмотреть, кто кого. Верно, выйдет увлекательней боя быков.

– Я с этим типом пил, – откликается знакомый голос. Антонио де Рибера! – потом мы повздорили. И даже подрались. Потом судья меня заволок домой. Обобрал, правда, как липку, но что возьмешь с юриста? Иначе они просто не могут.

– Судари, решайте быстрей. Нам некогда… – торопит бретер. А ему и точно некогда – по бедру пролегла мокрая полоса. Так что или закончит бой быстро, или свалится. Потому, что последний подельник один на один с диестро не управится точно.

Антонио медленно достает шпагу.

– Я решил, – говорит. И словно падает на землю – только шпага взлетает вперед и вверх. Полный выпад! Итальянский, с упором левой рукой в землю.

Главарь пронзен. Но стоит последнему из головорезов повернуться к новой угрозе, как на шее у него вспухает алая черта. Бретер пытается зажать рану руками. Тщетно. Сквозь пальцы пробиваются черные пузыри. Последние хрипы – уже на земле. Кончено!

– Благодарю, – кланяется Диего, – Антонио, ваши товарищи не желают продолжить развлечение? С вами-то мы квиты. Или мне можно искать виолу? Я ее тут в самом начале боя посеял. Ноги у нее явно еще не отросли, но что инструмент прорастет и даст урожай – не верится.

– Виолу… Так вот почему ты один! Судя по времени, идешь туда, а не оттуда. Не будем задерживать… Тебя можно бы и обидеть, но к чему огорчать даму?

Диего скоро подобрал с камней кусок тени средних размеров, пожелал господам офицерам удачной ночи и торопливо зашагал дальше.

– Интересно, – заметил один из друзей Антонио, – как этой даме понравятся отпечатки от сапог кавалера на полу? Кровавые.

– Скорей всего, она к ним привыкла. Весь город знает, что этому одинокому холостяку мантию чинит женская ручка. Да и ночует он у себя не всегда! Что происходит с теми, кто сдуру пытался выследить – мы видели…

Антонио меж тем перевернул сраженного им головореза.

– Я видел, куда попал. От пробитого плеча эспадачины не умирают. Так что открывай глаза и начинай говорить. Не то добьем.

– Что говорить? – теперь бретер не молчит, шипит от боли.

– Рассказывай, кто тебя послал.

– Дона…

– Я ведь сейчас перережу тебе глотку за то, что осмелился пачкать своим грязным ртом благородное имя.

Антонио, и правда, достал кинжал милосердия, как раз и предназначенный – раненых добивать. Прижал к шее бретера.

– Это правда.

Лезвие чуть сдвинулось, прорезая кожу.

– Не лично… Ее камеристка. Золота дала достаточно, чтобы я понял, что заказ – госпожи.

Офицеры переглянулись.

– Пусть живет, – сказал один, – я слыхал что-то такое. Вроде как она благодарна портовому кактусу.

– Угу, – буркнул Антонио, – а если благодарность заканчивается ревностью, безумной до наемных убийц… Верно, у них чего-то было.

– А теперь он топает к другой… Все понятно, и парню сочувствуешь. Чтоб он поменьше спелся с парусными бродягами!

Оставим офицеров, их ждет обычное позднее веселье, а с утра – служба. В который раз спуститься до Кадиса, поманеврировать в бухте, мешая нормальному движению парусников, а там, дня через три, снова вверх по реке, в Севилью.

Диего между тем подходит к знакомому забору. Виолы не видно, плащ запахнут, лицо заслонено высоким воротом.

– Кого еще несет? – откликается неприветливый голос.

– Новость на двух ногах.

Калитка беззвучно отворяется и поглощает ночного гостя.

С утра в облике Диего де Эспиносы о ночном происшествии напоминает разве штопка на новенькой мантии. Неброская, но заметна: дон Терновник опять устроился в самом ярком месте, прямо под солнцем. Явно сделана женской рукой. Что ж, астуриец всегда держался близко – но чуть в стороне, дружески – но не запанибрата. Так было всегда! Даже в двенадцать – спина всегда прямая, подбородок вздернут кверху, слова – редкие и меткие. Разок обидчики подобрались близехонько к грани, но как-то вдруг вышло, что поношение человечка, явно поступившего по протекции – а как иначе получить студенческий матрикул в двенадцать лет? – оказалось нападками не на одного маленького дона, а на всю Астурию. Вокруг мальчишки сверкнули шпаги земляков… С тех пор ему и самому не раз доводилось обнажить клинок в защиту слабейшего. Честь кабальеро, звание судьи и гордость астурийца – сочетание, способное обеспечить немалый опыт.