Но «Омаха» погружена в кровавый хаос, огонь противника еще силен, а многие прибрежные преграды не подорваны, последующие волны атаки перекатываются через пляжи; горящие и искореженные десантные машины засоряют мелководье; море почернело, заполненное мусором сражения.

На пляжах становится тесно. Командующий высадкой приостанавливает выход на берег машин до тех пор, пока не будет отвоеван крутой берег.

111–й батальон полевой артиллерии терпит «полную катастрофу». Его командир подполковник Торнтон Л. Маллинс высаживается в полной неразберихе и быстро берет в руки бразды командования: «К черту нашу артиллерийскую миссию. Сейчас мы должны быть «пехотой».

Дважды раненный, он организует маленькие группы пехотинцев для наступления, ведет вперед танк и погибает от пули снайпера. За ним в море тонет его батальон. На дно залива Сены уходят все пушки, кроме одной, когда зеленая вода поглощает плавающих «уток».

К 11:30 лицо генерала Брэдли, находящегося на борту «Аугусты», становится мрачным. Море волнуется, дует резкий ветер вест – норд – вест; и Брэдли говорит военным корреспондентам: «Ну что, вы знаете, что будет дальше? Я не знаю».

Завеса войны, как всегда в первые часы сражения, отрезала командование от передовых частей. Докладов об обстановке мало, только аура ужаса доносится с пляжей…

Днем Уинстон Черчилль берет слово в палате общин. С безумной решительностью и напускным воодушевлением в течение десяти минут он рассказывает о падении Рима 4 июня, а затем говорит серьезным членам палаты:

«Я также должен сообщить, что сегодня ночью и в первые утренние часы осуществлена первая серия высадки на Европейский континент… Пока участвующие в операции командиры сообщают, что все идет по плану. И какому плану!..»

«По плану…»

Но только не на участке «Омаха». В полдень майор Стэнли Бач, офицер связи 1–й пехотной дивизии, соединенной с 29–й, кратко отмечает: «Высокий прилив. Плавают тела – много мертвых американцев… при высоком уровне воды».

В Нью – Йорке закрылись магазины, в Великобритании женщины, ожидающие известий от мужей, плачут над фабричными станками. Церкви заполнены; в этот день молятся многие мужчины и женщины, которые раньше не молились.

На участке «Омаха» медленно, дюйм за дюймом, продолжается наступление, оставляющее позади кровавый след.

К 12:30 в роте Ф 16–го пехотного батальона осталось 95 человек из 200, которые штурмовали берег всего несколькими часами раньше. Командир роты Финке – последний действующий офицер из семи – продвигается со своими людьми вглубь на 1 000 ярдов, когда минометный снаряд разбивает ему локоть и разрывает ногу.

Эсминцы и малые корабли огневой поддержки подбираются близко к суше, почти касаясь килем песка, обстреливают немецкие казематы и пушки прямой наводкой. «Большие парни» издалека посылают 12–и 14–дюймовые снаряды на оборонительные укрепления немцев.

«Что теперь? – говорит британский томми. – Ведь они совершенные новички».

На протяжении долгого, насыщенного кровью дня атака усиливается. Одни солдаты погибают на скошенных полях, а другие идут с моря. LCT наскакивает на мину и разваливается на части. Два моряка взлетают в воздух и падают в воду. «Они никогда больше не вернутся».

В 13:20 в дневнике майора Бача появляется запись о прямом попадании в десантное судно LCM, приставшее к берегу: «Везде пламя, люди сгорают заживо». В 15:30 другое несчастье: «Прямое попадание в автоцистерну с двумя с половиной тоннами бензина. Другая цистерна загорается, затем все это взрывается. На площади 100 квадратных ярдов – солдаты, на которых горит одежда. Они катаются по песку, чтобы сбить пламя. Одним это удается, другие погибают».

Но внешние фланги грандиозной атаки теперь прочны; парашютисты и 4–я дивизия удерживают проходы от «Юты» до полуострова Котантен через болота и затопленные участки; над Сен – Мер – Эглис развевается флаг; британцы утвердились на берегу по обе стороны Орна и прорываются вглубь возле Байо. А на «Омахе» в 15:40 майор Бач отмечает: «Пехота продвигается рядом с нами по дороге через гребень… Мы вышли в открытое поле и идем по дороге. Вижу, как один солдат наступил на мину; от его тела ниже пояса не осталось ничего».

Немцы не прекращают сопротивления; в 16:30 майор вносит новую запись: «Кажется, что везде колючая проволока, мины, минометный огонь, пулеметные очереди, стрельба из винтовок и 88–мм пушек. Молился несколько раз – почему люди вынуждены переносить все это?»

К 16:50 майор Бач выходит к городу Сен – Лоран в трех четвертях мили от моря. «Коллевилль наш, и Виервилльсур – Мер. Немецкая артиллерия продолжает обстреливать пляжи продольным огнем; плацдарм «Омаха» слаб и тонок, но плоть и кровь, мужество и отвага разбили Атлантическую стену…»

Далеко отсюда, в Зальцбурге, Гитлер узнает о высадке непосредственно перед приемом в честь нового венгерского премьер – министра. У Гитлера на приеме «светящееся лицо». «Наконец, началось», – говорит он, уверенный в том, что береговые плацдармы будут уничтожены в ходе контратаки.

Но союзники останутся в Нормандии, а нацистский рейх, который должен был просуществовать тысячу лет, оказался перед лицом катастрофы.

Когда на западе солнце садится в сторону окутанного дымом Ла – Манша, по прошествии этого долгого – долгого дня атаки усиливаются. Мосту от Англии из кораблей и самолетов нет конца. К дню «Д» плюс 26, когда пройдет менее месяца после 6 июня, на французской земле будет уже 6 929 000 солдат, 177 000 военных машин, 586 000 тонн военных грузов. Контратаке немцев суждено захлебнуться и быть разбитой корабельным огнем, воздушными атаками и стойким сопротивлением на суше. Это – начало конца.