Ближе к вечеру в этот день в Нью – Йорке на Мэдисон – Сквер у Вечного огня 50 000 человек склонились в молитве, а священники и раввин просят «божьей милости для союзников – завоевателей».

А с английского трона в тот июньский вечер король Георг VI медленным срывающимся голосом призывает империю к молитве. «Господь, – цитирует он стих 11 из псалма 29, – даст силу своему народу, Господь благословит свой народ миром».

День «Д» в Нормандии, названный Уинстоном Черчиллем «самой тяжелой и сложной военной операцией из когда – либо осуществленных» был полной неожиданностью для Германии.

Для Третьего рейха он был началом конца; после осуществления высадки у Берлина не было стратегического выбора, как это хорошо понимали многие немецкие генералы, кроме как довести войну до конца как можно скорее на лучших условиях. Но Адольф Гитлер все же оставался непреклонным диктатором судьбы Германии.

С точки зрения союзников, высадка была самым быстрым, хотя и самым тяжелым и кровавым способом проникнуть в сердце Германии [14]. Нормандия означала конец «эксцентричных» операций на окраинах находящейся в руках Германии Европы, которым так благоволил Уинстон Черчилль. Она со временем положила конец его мечте о трансатлантической операции через Люблянский коридор на Австрийскую равнину. Стратегические концепции Черчилля, так часто критиковавшиеся в Америке и Англии, тем не менее были хорошей смесью реальности и воображения, политических и военных факторов. Он не хотел кровавой бани для английской молодежи, какая была во время Первой мировой войны, когда целое поколение отправилось во Францию «жевать колючую проволоку во Фландрии». Он предвидел опасность русского коммунистического империализма в Восточной Европе и надеялся опередить его, первым завоевав области Дуная. Он хотел изнурить Германию рядом операций на ее менее укрепленных флангах, нанося при этом удары с воздуха по ее центру.

Эта стратегия в случае ее реализации могла бы отсрочить высадку в Нормандии и, вероятно, продлила бы войну, хотя общие людские потери Соединенных Штатов и Великобритании при этом были бы меньше. Однако очень сомнительно, что она могла бы отсрочить советское завоевание Восточной Германии, хотя, почти наверняка, ограничила бы послевоенную сферу влияния Советского Союза в Центральной Европе и на Балканах.

Вторжение в Южную Францию американских и французских солдат, носившее кодовое название «Энвил» («наковальня»), первоначально планировалось одновременно с атакой в Нормандии. Эта концепция наковальни и молота первоначально была разумной (хотя, как показали события, не обязательной), особенно когда эксперты тыловой поддержки подсчитали, что Марсель и порты Южной Франции понадобятся для поддержки наших армий. Но когда недостаток десантных средств вынудил отложить операцию «Энвил» (которая позже была переименована в операцию «Дракон») до 15 августа (после прорыва в Нормандии), даже само название операции не имело смысла, как с горечью отметил в своих мемуарах фельдмаршал Александр граф Тунисский, командовавший в то время войсками в Италии [15]. Это было «неразумное распыление силы».

Вывод войск с итальянского фронта и из трансатлантической операции, на которую возлагал надежды Черчилль, ввергло армии союзников в Италии в кровавую медленную кампанию на хребте Апеннинского полуострова. Она лишила англичан надежды на оккупацию Балкан и Дунайской равнины до того, как коммунистические молот и серп перелетят в эту область. Как отметил генерал Марк Кларк, командующий 5–й армией США в Италии: «Если бы не грубая ошибка на высшем уровне, которая отвернула нас от Балканских стран и позволила Красной армии взять над ними контроль, Средиземноморская кампания могла бы стать решающей для послевоенной истории».

Высадка в Нормандии была в перспективе разумной военной концепцией, но американские разработчики планов придавали слишком малое значение послевоенным политическим факторам. Стратегию Черчилля – наступление на Дунайскую равнину – можно было бы заменить вторжением в Южную Францию (которое потеряло свою основную стратегическую цель отвлечь противника после того, как оно было отложено более чем на два месяца после дня «Д» в Нормандии). Двухмесячная задержка означала, что рассеяние немецких армий и возможность окружения их сил в Европе между молотом Нормандии и наковальней наступления с юга были отменены. Действительно, отход Германии из Франции начался до высадки в Южной Франции, а многие боевые ее части на юге успешно вернулись в Германию. Порты Средиземноморского побережья также не играли решающей роли в достижении победы.

Генерал Кларк постоянно отмечает в своей книге «Просчитанный риск»: «Ослабление кампании в Италии с целью вторгнуться в Южную Францию вместо наступления на Балканах явилось одной из значительных политических ошибок войны. Если бы мы оказались там [на Балканах] раньше Красной армии, это не только ускорило бы разгром Германии, но и значительно уменьшило бы влияние Советской России» [16].

Даже если не учитывать свидетельства генерала Кларка и многих других великих и почти великих лидеров Второй мировой войны, историческая действительность ясна: вторжение в Южную Францию через два месяца после высадки в Нормандии имело мало военного и уж совсем не имело политического значения; главные силы в Средиземном море следовало бы перебросить из Франции и Италии через Адриатику. Черчилль был прав, а Рузвельт ошибался. Мы забыли, что выигрыш в виде мира так же важен, как выигрыш войны; мы забыли, что «политико – военный» – это составное слово.

Поэтому Нормандия не привела к политическому триумфу, какого заслуживала эта великая победа. Высадка означала начало конца Германии. Это была разумная, если не впечатляющая, военная стратегия, сражение, которое, с точки зрения союзников, оказалось в целом разумным как при планировании, так и при исполнении. Настоятельное требование генерала Макартура, которого воодушевленно поддерживали генерал Эйзенхауэр и начальник его штаба генерал – лейтенант Уолтер Беделл Смит в начале 1944 года, увеличить фронт высадки с 25 до почти 60 миль, количество наступательных дивизий на побережье с трех до шести, по всей вероятности, обеспечило успех высадки. Монтгомери, несмотря на свой сложный характер, был скрупулезным, хотя и осторожным, разработчиком военных планов; он всегда должен был быть уверен, прежде чем начать действовать, что у него достаточно сил.

В то же время немецкая оборона была расколота двумя непримиримыми концепциями и личностями: Рундштедтом с его планом контратаки и Роммелем с его планом уничтожения противника на берегу. Результатом стал неудачный компромисс.

Тем не менее к разгрому Германии привели и другие факторы. Германия была ослаблена четырьмя с лишним годами войны, а ее воздушная мощь, которая является ключом к победе в современной войне, оказалась ослаблена. Без контроля в воздухе или на море рейх не мог удержать Европу. Союзники могли высадиться где угодно и когда угодно.