Моим стражам было совершенно наплевать на то, что я – «преступница». Я угощала их чаем, а они снабжали меня сухарями. Они стелили в кибитке сено, старались не ругаться и останавливались там, где, как им казалось, нас приветит хозяйка дома.

Я мало что помню об этом путешествии, потому что оно меня не интересовало. Меня полностью поглощали планы побега. Вспоминаются только два случая. В Чите начальник полиции приказал поселить меня в гостинице «Май» и велел ее владельцу, полковнику Маевскому, поляку, сосланному после восстания 1863 г., содержать меня за счет правительства. Вероятно, он поступил так по приказу властей из Кары.

По какой-то причине мы провели в Чите два дня. Хозяин гостиницы, чтобы развлечь меня и своих постояльцев, также ссыльных поляков, приглашал нас в гостиную на чай. Я внимательно прислушивалась к разговору умных молодых людей. Маевский был старым морским капитаном, опытным и задумчивым человеком. Один из молодых людей горько сожалел о его бесплодных усилиях, загубленной молодости и потере богатства.

– Как вы могли пожертвовать собой? – восклицал он. – Нам дана только одна жизнь, и мы должны наполнять ее удовольствиями.

– Вы правы, – тихо ответил Маевский, – но именно потому, что нам дана лишь одна жизнь, мы не должны жить как свиньи, если хотим умереть как мужчины.

Второй случай произошел при смене лошадей на одной из станций. К кибитке подошел какой-то господин и заговорил со мной. У него был польский акцент. Он сказал:

– Вы едете в ссылку, и вам понадобятся деньги. Пожалуйста, возьмите у меня столько, сколько вам нужно.

Такая доброта со стороны незнакомца посреди глухих мест согревала душу, но я отказалась, искренне поблагодарив его. Впоследствии я узнала, что это ссыльный поляк, сумевший разбогатеть на золотых приисках Баргузина.

Когда мы приближались к Байкалу, я заметила, что на одной из станций ямщики в своих деловых разговорах постоянно повторяют имя «Лондониха». Мне стало любопытно, что это за всемогущая особа. Я узнала, что ей принадлежат все рыбные промыслы и мастерские. Один человек рассказал мне:

– Мы все ей задолжали. Она – умная, но очень вспыльчивая женщина и начинает свару по малейшему поводу. Ее все боятся – и из-за ее богатства, и из-за ее сварливости.

Она была жена еврея-талмудиста, который тоже явно боялся ее и не вмешивался в ее дела. Будучи грубой, деспотичной женщиной, она требовала от всех уважения и почтительности. (Много лет спустя, когда я в каком-то смысле попала к ней в зависимость, она сурово покарала меня за былое неуважение к ее власти.)

Лондониха и гигантский торос на льду Байкала стали моими главными впечатлениями от дороги из Кары в Баргузин. Торос – это ледяная глыба, поднимающаяся над ледяным полем. Тот торос, о котором я говорю, образовался в декабре, когда замерзал Байкал, под воздействием сильных бурь и ветров. Байкал стал непроезжим до конца февраля, когда ледокол «Ермак» начинал прорубать путь во льду. Озеро замерзало целиком, и ледяные глыбы высотой в несколько метров создавали вдоль берега настоящую стену.

Примерно посередине восточного побережья Байкала в него впадает извилистая, стремительная река Баргузин, начинающаяся среди забайкальских хребтов. Долина Баргузина узкая, скалистая и заросла лесом. В ней, как в трубе, скапливается холодный воздух с замерзшего Байкала, и ехать по долине было ужасно холодно.

Баргузинская полиция ожидала меня. Помощник исправника спросил:

– Вы, наверное, хотите жить вместе с вашими товарищами?

– Да, конечно, – ответила я.

Меня отвели в дом к старику Бутлицкому, где жили трое ссыльных – Николай Сергеевич Тютчев, Константин Яковлевич Шамарин и Дмитрий Григорьевич Любовец. Первые двое были сосланы в административном порядке, последний по приговору суда; но в то время разница между двумя этими категориями существовала только на бумаге. Считалось, что административно-ссыльные не лишены своих прав и обладают некоторыми привилегиями; однако на практике им приходилось даже хуже, чем сосланным по суду, потому что не существовало никаких положений, защищающих их, и они во всем зависели от капризов местных властей. Вся их переписка просматривалась полицией, и им строго запрещалось покидать место жительства. Их попыткам вести просветительскую работу и контактам с населением ставились всяческие препоны, а охота или владение огнестрельным оружием считались преступлением.

Я знала все эти правила и была приятно удивлена, узнав, что они здесь не соблюдаются. Исправник, его помощник и подчиненные им шесть – восемь казаков не притесняли наших товарищей и закрывали глаза на небольшие отступления от правил. Причиной тому отчасти была отдаленность этих мест, а отчасти то, что полиция – единственная власть во всей округе – больше интересовалась своими доходами, чем вопросами политики. Впрочем, я думаю, что главным образом сказалась жизнерадостность, приветливость и общительность всех трех молодых людей, особенно Тютчева. У него было крепкое тело и красивое лицо – то серьезное, то веселое, то беззаботное, то гордое, то решительное и отважное. В минуты опасности он всегда шел впереди, но не придавал особого значения своему мужеству. Его горячее сердце и пылкий темперамент требовали выхода в интенсивной деятельности, а безделье и скука ожидания были для него почти невыносимы. В отсутствие творческой работы он порой направлял свою энергию в сферы, которых не одобряла его совесть. Он заглушал стремление к излюбленной работе вином, женщинами и песнями. Двое других страдали вместе с ним и прибегали к тому же лекарству, но, будучи слабее своего вожака, не могли сравняться с его блеском и отвагой.

Едва познакомившись с ними, я сразу же спросила:

– Как вы готовитесь к побегу?

Оказалось, что они размышляют над этой проблемой и заводят знакомства, но еще не предпринимали ничего определенного. Они сказали, что еще не уверены, на кого из их знакомых можно смело положиться. Поэтому я начала руководить их работой в этом направлении, так как каждый день ссылки казался мне греховным и больше меня ничего не интересовало. Я заводила друзей и совершенно искренне им помогала, но подсознательно всегда помнила о возможности использовать их в своем великом предприятии. Мои молодые товарищи старались делать все необходимое для осуществления моих планов, но их мысли, в отличие от моих, были направлены и на другие темы, я же все свои поступки и замыслы подчинила одной-единственной цели. Мои товарищи уже знали многих людей и в самом городке, и в его окрестностях. Баргузин не имеет никакого значения как культурный центр, но представляет собой довольно важный деловой центр для рабочих и владельцев золотых приисков в южной части Олекминской системы. Весной и осенью рабочие, направлявшиеся на прииски или покидавшие их, останавливались в Баргузине, забирали свой заработок и растрачивали его в игорных домах либо пропивали. Через поселение постоянно проезжали управляющие, персонал и шахтовладельцы, привнося в него оживление. Мы их всех знали. Они были рады знакомству с новыми интересными людьми, хотя, естественно, не могли принести никакой пользы мне с моими планами.